Странный приятель 1 - 4
Шрифт:
Главное, это сохранить четкое построение войск, не дать солдатам сбиться в кучу и перестрелять друг дружку в клубах дыма, и уж тем более — не позволить им сбежать с поля боя.
Иной раз лучше остановиться под градом пуль неприятеля, чтобы выправить сломавшийся из-за вражеского огня или неровностей рельефа, строй. Чем подойти на рубеж решительной атаки потерявшей всяческое управление толпой.
Именно в этом и состояла главная обязанность офицеров и сержантского состава. — Управлять «Автоматами к мушкету приставленными», как сказал кто-то из великих военачальников прошлого3.
А автоматы, как известно всякому, сведущему в забавной механике
Именно этому и посвящались все долгие часы обучения солдата. — Довести у него до автоматизма определенный набор действий, и намертво вбить в его голову рефлекс слепого подчинения любым приказам командиров… До полного самозабвения и потери человеческих эмоций и желаний… А иначе — под градом пуль и ядер просто не выстоять. Не говоря уж о том, чтобы оказывать какое-то сопротивление врагу. — А это уже прямой путь к поражению.
Так что к тому времени, когда вражеская пехота вплотную подошла к батарее, охраняемой 6-м гренадерским, при которой сейчас каторжная рота числилась санитарами, Ренки со товарищами уже успели дважды сбегать до госпиталя и обратно. Транспортируя раненных туда, и таща обратно на позиции фляжки с водой, которые задыхающиеся в пороховом дыму пушкари, опустошали с пугающей стремительностью.
… Да уж. — Оказалось, что война это совсем не то что представлялось Ренки в мечтаниях. — Пороховой дым, клубами которого все книжные герои столь живописно окутывались во время свершения очередных подвигов — оказался отнюдь не столь романтичен как это описывалось в книгах. — Он разъедал нос, легкие и глаза, заставляя кашлять, чихать, и лить неподобающие герою слезы.
А раненные, так и вообще вели себя абсолютно неподобающе. — Вместо того чтобы стоически пренебрегая болью, воодушевлять своих, еще целых товарищей, словами о мужестве и верности Королю, как то описывалось в романах. — Они визжали, стонали, и дико кричали от боли… слова, которые не то что Королю, но даже и дамам легкого поведения не скажешь, без опасения прослыть грубияном и невежей… А еще они воняли кровью, дерьмом и блевотиной.
Боюсь что и наш Ренки не смог в тот день удержать в себе завтрак, впервые столкнувшись со столь малоприятной стороной воинской жизни. Впрочем, он тут был таким не единственным. — Мало кто из новичков мог «любоваться» на огрызки оторванных конечностей, вывороченные животы, или разорванные в клочья останки, без душевного трепета, и содрогания всего организма… Ибо это было действительно жутко!
А тем временем враг, приблизившись на расстояние шагов в тридцать — дал последний залп, и пошел в штыковую атаку.
Гренадеры 6-го не дрогнув выстояли под залпом, произведенным почти в упор, и им даже хватило выдержки выждать, и предварительно бросив гранаты, дать залп с еще более короткой дистанции, прежде чем повинуясь команде полковника оу Дезгоота ринуться вперед во встречной штыковой атаке.
… Может гранаты и этот удачный залп… может рост гренадеров, традиционно отбираемых из самых высоких и крепкий мужчин, а может стреляющая с вершины холма батарея… Но первый приступ, 6-ой гренадерский отбил достаточно легко.
Легко, но не бескровно. — Работы каторжно-санитарной команде резко прибавилось.
… А потом последовал второй, третий, четвертый приступы…
Проклятые «трусливые торгаши-республиканцы», оказались на редкость настырными и довольно стойкими солдатами. Несмотря на то, что атаковать им уже приходилось, чуть ли не шагая по телам своих товарищей, они продолжали неспешно идти вперед, чтобы дав последний
А еще они оказались и весьма предприимчивыми… Эти их пушки-крохотульки, которые они, вопреки всяким разумным правилам войны, подтянули к вражеским позициям чуть ли не на дистанцию мушкетного выстрела. И из которых почти в упор расстреливали тооредаанских гренадеров зарядами картечи всякий раз, когда их пехота отходила назад…
Потери были чудовищно высоки4 Однако гренадеры 6-го и 15-го полков все еще держались на занятых позициях, позволяя пушкарям безостановочно обстреливать наступающие ряды противника.
… А вот левый фланг дрогнул первым. Королевские пушкари еще умирали на дулах своих пушек, отмахиваясь от свирепо лезущего на их позиции врага тесаками, банниками и шанцевым инструментом. А охранявшая их пехота, уже побежала.
Побежала, увлекая за собой соседние части.
И пусть офицеры свирепо орали, без всякой жалости лупя бегущих своими шпагами. Пусть палки капралов и сержантов ломались от многочисленных ударов по спинам и лбам дрогнувших солдат. — Началось самое страшное.
Автоматы к мушкету приставленные дали сбой, вдруг вспомнив что они все же люди, и никакой хитрый механик не сможет починить и восстановить все рычажки и шестеренки в их организмах, если вражеские штыки вспорют им брюхо, или не разбирающая кого убивать пуля, пробьет грудь.
Началась паника и хаос. Битва была проиграна.
Панике поддались не все части. Тот же 19-й королевский, несмотря на свою репутацию дворцовых щеголей и «столичных вояк», головы не потерял, а образовав каре медленно пятился назад, продолжая отражать как атаки противника, так и суетливые метания собственных паникующих частей. Вместе с ними шли два батальона солдат из разных полков — тех кто не поддался панике, на скорую руку сведенных в единые отряды.
Кавалерия, так и не поучаствовавшая в сражении, в полном порядке отошла охранять обоз, короткими контратаками отгоняя наиболее зарвавшихся солдат противника, торопящихся вволю по мародерствовать, пока начальство не видит.
Ну и остатки 6-го и 15-го гренадерских полков, хоть и оттесненные штыками кредонцев далеко за холм — так же продолжали сохранять спокойствие, дисциплинированно отходя назад.
Пушкари… М-да. — Говорят пушкари, отступать вообще не умеют, потому что их этому не учат. Тяжеленную пушку не схватишь под мышку, и не побежишь с ней в тыл, истерично подвывая от страха. А пушкарь потерявший свой главный «инструмент», в иных армиях автоматически приговаривался к смертной казни. А в других — просто переводился в пехотные части, теряя не только свое двойное жалование, но и самое главное — Честь. А у солдата — что офицера, что простого мушкетера — Честь, подчас была единственным достоянием. Заменяя ему и вечно задерживаемое грошовое жалование, и редкие трофеи, и скудный паек.
Ренки видел, что когда драка уже шла на позициях батареи, пара пушек все еще продолжала стрелять, с каждым картечным выстрелом вырывая из рядов противника десятки человеческих фигур… Наверное потому-то, по традиции всех известных армий мира — пушкарей в плен не брали. — Взбешенные гибелью свои товарищей солдаты — вымещая весь свой страх и ненависть, рвали в клочья штыками тела тех, кто всю битву безнаказанно расстреливал их с дальней дистанции.
… Вот он — мой час! — Подумал благороднейший оу Ренки Дарээка, когда солдаты врага ворвались на батарею. И подхватив валявшийся на земле топорик-крюк, для вскрытия бочонков с порохом и ящиков с картечью, бросился в битву.