Странный талант Винни
Шрифт:
– Симпатичная комнатка, – протянула Сесилия. – Вот только… где же Генри? Поищем за третьей дверью?
Ага! За третьей дверью всё было очень чистое и белое – ну или пастельных тонов. Здесь царил идеальный порядок, и всё стояло на своих местах: узкая кровать под москитной сеткой, книги на белых полках, чуть покосившаяся чертёжная доска на стене с прикреплённым к ней листом белой обёрточной бумаги, белая швейная машинка и выкрашенный белой краской деревянный платяной шкаф. Но самое замечательное – посреди комнаты сидел…
– Генри! – воскликнули Винни
Генри кивнул и довольно улыбнулся. Над верхней губой у него отпечатались «усы» от какао.
Девочки с удивлением уставились на Хьюго, слепую в разноцветном платье и женщину в белом, которые молча сидели вместе с их младшим братом за, конечно же, совершенно белым столом и пили какао из больших фарфоровых чашек. По комнате разливался изумительный аромат! В животе у Винни заурчало – ведь она всего-то выпила утром чашку чая, – но это было не важно. Самое главное – Генри жив и здоров!
– Здравствуйте, – вежливо произнесла Винни. Кажется, она что-то упустила. Сколько же здесь на самом деле живёт народу? – Видимо, пора познакомиться по-настоящему. Меня зовут Винни, это моя сестра Сесилия, а нашего брата Генри вы уже знаете.
– Ola! Привет! – сказала сначала по-испански женщина в разноцветном платье. – Это ты? Девочка с кухни?
Винни кивнула.
– Да, – быстро подтвердила она вслух.
– А я Мар-р-риса! – раскатисто нажимая на «р», сообщила слепая. Рука у неё была тёплой, рукопожатие крепким. Сесилия тоже пожала протянутую руку.
– Хьюго Кристобаль Эндрю Маклири, как всем присутствующим уже должно быть известно, – проговорил Хьюго.
Все посмотрели на женщину в белом. Она была невероятно красива: длинные чёрные волосы, очень белая гладкая кожа и великолепные ярко-алые губы. Настоящая Белоснежка, только явно накрасившая губы помадой.
Белоснежка была в белой блузке с широкими рукавами, белых брюках, какие носят медсёстры и врачи, и белых остроносых туфлях на высоких каблуках. Плечи её покрывала светло-лимонная шёлковая шаль. Женщина казалась очень нежной и хрупкой, её тёмно-карие глаза мечтательно светились. Она перевела взгляд с Винни на Сесилию и улыбнулась. Вдруг прекрасное лицо исказилось, брови взметнулись вверх, а уголки губ недовольно поползли вниз: то растопыривая, то сплетая пальцы, она указывала на детей. И вдруг, так же внезапно, как начала жестикулировать, Белоснежка на мгновение замерла и вежливо кивнула.
– Чего она хочет? – Винни, к своему стыду, ничего не поняла.
– Это Нинетт, она не слышит. – Хьюго пожал плечами: – И не говорит.
– Я тоже кое-чего не могу, – сообщил женщине Генри, радостно сияя. – Например, читать. Но ты мне всё равно нравишься.
Нинетт приложила пальцы правой руки к подбородку, а потом коротко повела ими в сторону Генри.
– Спасибо! Ты ведь сейчас сказала «спасибо»? – Генри весело засмеялся.
Нинетт его не слышала, лишь видела счастливую улыбку. Она тоже улыбнулась и кивнула.
– Я уже выучил это слово! – гордо кивнул Генри. –
– Напиши, что ты хочешь сказать, Нинетт! – медленно, чётко выговаривая каждое слово, попросил Хьюго. – Мне очень жаль, но я не понимаю твоих знаков.
Нинетт взяла ручку, которая болталась у неё на шее на верёвочке вместе с небольшим блокнотом. Быстро нацарапав несколько слов, она положила записку на стол.
– «Выпейте какао. Нам нельзя с вами разговаривать без крайней необходимости», – прочитала Винни.
– Но присматривать за вами мы будем! – пылко пообещала Мариса, беспокойно шаря вокруг слепыми глазами.
За ними должны следить?! По просьбе бабушки и дедушки?! Винни ничего не понимала.
– Ммм, спасибо, мы с удовольствием выпьем какао! – В животе у Винни снова заурчало. Она вопросительно взглянула на Хьюго, прося о помощи. Как ей ответить Нинетт?
– Не беспокойся. Она умеет читать по губам, – ответил Хьюго, а Нинетт, громко простучав каблуками по полу, принесла девочкам по большой чашке.
Мариса одной рукой взяла стоящий посреди стола пузатый чайник и наполнила чашки какао, не пролив ни капли.
В комнате Нинетт было всего четыре стула, и Винни с Сесилией так и остались стоять у стола, с благодарностью потягивая горячий сладкий напиток.
– Что это там? Чертёжная доска? – спросила Винни, нарушив тягостное молчание.
Нинетт опять сначала ответила знаками и выразительной мимикой, но потом написала на бумаге несколько слов: «Раньше я придумывала узоры для упаковочной бумаги в Ливерпуле, откуда я родом».
– Раньше? А теперь не придумываешь?
– «Зачем? Её всё равно рвут, разворачивая подарки», – прочитала Винни. «Ох! Как это грустно». – Я очень люблю обёрточную бумагу, без неё совсем не то!
«Я хотела, чтобы в моём контракте было указано: дизайнер обёрточной бумаги, которую запрещается рвать».
– И что, приняли такой пункт?
«Нет. Я ушла, не сказав ни слова», – ответила женщина.
Винни невольно улыбнулась, не сказав ни слова. Понятное дело!
– Ты всё правильно рассказываешь, – вмешался Хьюго, – хотя до этого ты… ну, не важно. – Он досадливо взмахнул рукой: – Опустим незначительные подробности.
– А ты, Мариса? – спросила Сесилия.
– Мариса не видит, – сообщил Генри и облизнул верхнюю губу, убирая полоску какао. – Раньше она была поваром, готовила еду для детей.
– Теперь я уже не повар, – сказала Мариса, ни к кому в особенности не обращаясь, и покачала головой: – Нет.
– Понятно, а почему? – не отставала Сесилия.
– Нет. Совсем. Нет.
– Это мы поняли, – Сесилия нетерпеливо прищёлкнула ногтем по чашке, однако Мариса лишь сложила руки перед собой на столе, соединив запястья, как если бы их связали.
– Тебя арестовали? Ты что-то сделала детям?
– Сесилия! – с упрёком воскликнула Винни.
– Сделала что-то детям?! Я?! Нет! Но меня хотели посадить в тюрьму за то, что я сделала. Меня обвинили… несправедливо, нечестно, и я сбежала от суда!