Странствие бездомных
Шрифт:
На тех предприятиях Питера, где в организации забастовки участвовали социал-демократы, рабочие были подготовлены: выдвигали определенные требования к хозяевам, к властям, сами следили за порядком (Путиловский завод, Текстильная фабрика Торнтона). Там же, где забастовка возникала стихийно и без поддержки социалистов, начинались беспорядки, столкновения с полицией.
Особенно бурно развивались события на Табачной фабрике Лаферма. К этой фабрике, как видно из воспоминаний матери и ее товарищей, никто из эсдеков прикреплен не был. Работали на ней в основном женщины. Табачницы взбунтовались, когда хозяин объявил о снижении расценок — заработки и так были малы.
Петербургские «карменситы» развоевались не на шутку. Заперлись в помещениях фабрики, стали ломать оборудование, выбрасывать в окна табак
Эсдеки пытались разведать обстановку на «Лаферме», но безуспешно. Мартов вспоминает в своих «Записках», как В. И. Ульянов и М. А. Сильвин отправились к фабрике, чтобы узнать хоть что-нибудь в толпе у ворот. Однако толпа кишела шпиками, и рисковать не стали. Пошли в ближний трактир — уж наверное, его посетители говорят о бунте табачниц. В трактире чаевничали лавочники да извозчики, которых происходящее и забавляло, и возмущало, — они осуждали «чумовых баб», перепортивших уйму сортового табака и дорогой бумаги.
На этом выход «в народ» эсдеков и закончился. События на «Лаферме» — способы укрощения табачниц и выступление градоначальника — имели большой резонанс: петербургское общество было возмущено, особенно словами фон Валя.
Из маминых воспоминаний видно, как помогали «листки» рабочим толково изложить их требования и объяснить, чем они недовольны. Однажды она ехала на конке по Обводному и услыхала разговор нескольких пассажиров, по виду рабочих. Услышала фразу: «…вот если бы у нас выпустить такой листок». Она пересела поближе, вступила в разговор о делах на их предприятии (мама всегда вызывала к себе доверие). «Подсела, поспрашивала, а через день листок был готов, и мы его подбросили на их фабрику». Был и такой случай: рабочие небольшого заводика передали через товарищей с предприятия, связанного с эсдеками, свою просьбу. Она была озаглавлена по всем правилам («Прошение») и начиналась так: «Всемилостивейше просим прописать нашу нужду…» Хозяин не платит вовремя, запутал расчеты так, что разобраться нельзя, и что должен — не отдает. «Прошение» заканчивалось словами: «Покорнейше просим к нам такой листок выпустить». Это письмо Степан Иванович хранил, но в трудный час сжег его с другими «предосудительными» бумагами.
Молодые социал-демократы старались руководить рабочим движением. Во главе стоял «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Думаю, что название, ими придуманное, несколько опережало действительное положение: методы борьбы только намечались, рабочий класс в России еще не сложился.
Члены «Союза» были молоды — двадцать, не более двадцати пяти. Им хотелось повеселиться, они еще способны были дурачиться. Мама вспоминает: «Отправлялись за город, в Лесной институт, — кататься с гор. Застрельщицами были Зина Невзорова и я — для нас была привычна эта забава с гимназических лет. Правда, некоторым казалось, что такие развлечения несовместимы с конспиративными делами, но и они принимали участие. В одну такую поездку присоединился к нам и В. И. [Ульянов]. Обнаружилось, что управляться с санями он не умеет. Всё же его несколько раз скатили с горы, с авариями, вываляв в снегу, чтобы убавить серьезности… Надурились всласть, наигрались в снежки, зашли к одному студенту „леснику“ — подкрепились чаем, привели себя в порядок и вернулись на паровичке в город, по домам».
Деловые собрания «Союза» чаще всего проходили у Радченко,
Так выглядела эта молодая организация, не имевшая зафиксированного статуса, не обремененная ни уставом, ни протоколами.
Впоследствии историки партии (ВКП(б) — КПСС) придали первой социал-демократической организации необходимый монументализм и вес и объявили ее началом большевистской партии. А это была даже не организация в привычном для советских людей смысле, а скорее содружество молодых эсдеков, в котором все знали друг друга и каждый доверял остальным.
Аресты
В разгар питерской стачки полиция и охранка усилили бдительность, а молодые социалисты, увлеченные движением, не были достаточно осторожны. И вот начались аресты.
В декабре 1895 года арестовали значительную часть центральной группы. Среди них — Ульянов, Кржижановский (Любовь Николаевна называет еще ряд имен — Старков, Малченко, Запорожец и др.). Случилось это как раз когда подготовили к печати первый номер газеты «Рабочее дело». Радовались — будут выпускать газету, а не множество листовок для отдельных предприятий. Номер должен был печататься в подпольной народовольческой типографии, но попал в руки жандармов вместе с А. А. Ванеевым, арестованным ночью у себя на квартире.
Оставшиеся на воле тотчас выпустили листовку, заявив о том, что стачка продолжается, что «Союз» жив, и в доказательство стали подписывать листовки полным своим названием. Это еще более растревожило жандармов. Аресты продолжались, пострадало немало юных «помощников» — студентов, курсисток. Шли аресты и среди рабочих, активных участников стачки.
О том, как рисковали «помощники» и как порой были неумелы и неосторожны, свидетельствует эпизод, рассказанный мамой. Одна курсистка, вызвавшаяся доставить только что отпечатанный на гектографе тираж листовки с Васильевского на Симбирскую, где листовки готовили к рассылке, пристроила два свертка, прибинтовав их к ногам выше колена. От ходьбы «перевязка» на одной ноге размоталась, пакет выпал из-под юбки и разорвался. Девица испугалась еще больше, когда к ней на помощь подошел пожилой господин и со словами «Позвольте, я вам помогу» начал собирать листовки. Она что-то бормотала насчет курсовых лекций, а сама едва наклонялась, боясь присесть, чтобы не уронить еще второй сверток. К счастью, обошлось: господин попался любезный, но не любопытный и, собрав «лекции», откланялся.
Листовки, призывающие бастующих к стойкости и единению, все равно продолжали выходить. «Старики» (так назвали себя основатели «Союза») сидели в доме предварительного заключения на Шпалерной улице. Между ними и «волей» вовсю работала «почта» — шел обмен зашифрованными посланиями через книги, разрешенные к передаче. Делалось это просто: на страницах, кратных условленному числу, точками чуть заметно отмечались буквы, а номер первой страницы сообщался в контексте записки, что-нибудь вроде «4 рубля тете Вере отдали». Значит, текст надо искать на страницах 4, 8, 12 и т. д. Именно таким способом передал из тюрьмы В. Ульянов проект программы социал-демократов. Текст был расшифрован у мамы на квартире. Она вспоминает, как шла эта кропотливая работа, как переписанный от руки в трех экземплярах проект хранили в трех разных местах, но эти рукописные экземпляры пришлось уничтожить в опасной ситуации. В расшифровке «тюремной почты» принимала участие и мать Владимира Ильича — Мария Александровна Ульянова, приехавшая в Петербург после ареста сына и остановившаяся у Радченко. В их трехкомнатной квартире находилось место для гостей, жили у них и сестры Ульяновы.
Признанным мозговым центром в группе «стариков» были В. Ульянов и Ю. Цедербаум — Ленин и Мартов, не имевшие тогда ни этих псевдонимов, ни серьезных разногласий, — единомышленники и друзья.
В ночь на 5 января 1896 года арестовали Ю. О. Цедербаума. В августе 1896 года было арестовано почти целиком пополненное после декабрьских арестов 95-го года ядро «Союза». Не удалось на этот раз уцелеть и Степану Ивановичу — «великому конспиратору», хотя обыск на его квартире и не дал желаемых для полиции результатов. Вскоре после мужа взяли и Любовь Николаевну.