Странствия Луны
Шрифт:
По дороге в логово местного лидера торговцев Синкрот, который вел себя неожиданно тихо (всего разок попытался пофлиртовать — для него это необычно) неожиданно меня спросил.
— Ты не покажешь мне свои настройки? Не параметры персонажа, а именно настройки реалистичности игры?
— Пожалуйста, — я спокойно раскрыла часть своих параметров, точно зная, что ничего необычного Синкрот там не обнаружит. — А зачем тебе? Я там с самого начала игры почти ничего не меняла. Разве что, настройки переводчика для языка и титров.
— Да, понимаешь, Чонси и Бабушка… Я для твоей проверки попросил Чонси устроить скандал, как
— Не знаю, — соврала я, прекрасно понимая, что в присутствии Дивы все игровые персоналии будут вести себя на порядок реалистичнее, чем обычно. — Я ее раньше не видела, судить не могу. Но развели вы меня превосходно.
— Не думал, что Чонси удастся так себя повести, — ответил орк. — Я вижу, что ничего необычного нет… В общем, не понимаю.
— Ничем не могу тебе помочь, — вздохнула я, мысленно молясь, чтобы орк не определил мое вранье по каким-нибудь одному ему ведомым нюансам. И запирая глубоко-глубоко в себе злость на Эйлистри, которая, зачем-то, включила этот свой проклятый Режим Реалистичности!
К счастью, Синкрот ничего не заметил. А у Маркита, толстого и вонючего зомби, который практически не шевелился за своим письменным столом, отдавая лишь приказы служкам-скелетам, с нами не было Дивы. То есть, этот толстосум вел себя как обычно. В результате Синкрот купил два бочонка какой-то выпивки, а я — занятный средневековый пистоль, немного пороха и пуль к нему. И отправилась к дому, где остановились мои спутники.
— Ну а где еще нам спать? — спрашивал Гулринар у Бринира, когда я вошла.
В самом деле, где? Кроватей в доме не нашлось. А вот гробы разной степени сохранности и в самом деле стояли у каждой лачуги. И именно их предлагалось использовать в качестве кроватей. В перевернутом виде.
— Боюсь, что нам придется их перевернуть в нормальное положение, — отметила я, войдя. — Мы же нежить изображаем. Бринир, надо, никуда не денешься.
Викинг-зомби даже молча смог выразить все, что думает про меня и про мою идею. Я только развела руками. Сама, дескать, тоже так спать собираюсь.
— Сейчас мы все отправляемся к Ничии и Конраду. Потом есть кое-какие вопросы. Вот, держи, — я протянула Мозголому пистоль и заряды к нему. — Ты с этим должен лучше всех тут разбираться.
— Не наш пистоль, — Мозголом быстро осмотрел оружие. — И не гномский. Занятная конструкция…
— Стрелять сможешь? — прервала я гремлина.
— Конечно. Ничего сложного.
— Пистоль осмотришь потом, а заодно порох и пули. Можно будет даже разобрать, хотя, хотелось бы, чтоб ты его не сломал. Надо понять, что в них такого необычного. И последнее, Дива…
— Да.
— У меня просто слов нет, как ты нас подставляешь из-за одного совершенно непонятного
— Я… Не понимаю…
— А я не могу тебе объяснить СЕЙЧАС. Но твое присутствие рядом со мною немедленно создает очень неудобные вопросы. Поэтому я и сообщаю тебе, чтобы ты оказывалась рядом только по моему приказу. И покидала меня без лишних вопросов. Ведь поговорить мы все еще не можем, верно?
— Да, здесь нам не поговорить.
— Вот именно. Поэтому тебе придется поверить мне, и не задавать вопросы, на которые я не смогу ответить. Но проблема уже есть, и связана она с твоей персоной.
— Я подчиняюсь вам, моя Леди, — и ведь искренне так сказала. Но я помнила другую Синффайнири — которая всерьез угрожала мне вечным сном. Увы, но я не могла носить на шее два амулета, так что понять, насколько Дива была сейчас неискренна было невозможно.
— Все, идем.
***
Ночью в Ил Алуке, прямо скажем, жутко. Если до рынка и места жительства нас вел Синкрот, который приковывал к себе все внимание и которого, похоже, в городе уже хорошо знали, и заранее стремились убраться с дороги, то сейчас, в одиночку… Ох! Даже при том, что некомплектные скелеты и останки пошли на некроголемов или были попросту съедены гулями и вихтами, грязи было очень много. Серпентрион — это трущобы средневекового города. Они сами по себе вызывали оторопь и страх узкими грязными и темными улочками. Вдобавок, местная нежить, и при жизни бывшая не особо аккуратной, в своей нежизни и вовсе забросило заботиться о хоть каком-то порядке рядом со своими жилищами. И это не считая того, что сами обитатели этого милого местечка вызывали оторопь. Когда в кромешной темноте движешься по подернутым мистическим туманом улочкам, а навстречу тебе попадается гуль, на ходу обгрызающий куски гниющего мяса с кости. Уже отвратительно, а вы представьте, что этот гуль был маленькой девочкой, которую вела за руку мумия в когда-то бывшем красивом женском платье. И эта неживая девочка грызла чью-то кость, как леденец.
Я — вампирша-дроу — не имела права бояться или смущаться. Но чего же мне это стоило! Просто идти вперед, и не бояться! НЕ БОЯТЬСЯ! Не вздрагивать от каждой тени в тумане, которая — чертова Дива! — еще и ведет себя так, что кровь в жилах стынет! Хорошо еще, что на наш отряд внимания никто не обращал. А если и обращал, то лишь затем, чтобы убраться с дороги. С местными вампирами шутки очень плохи, и наплевать, что я и не местная, и даже не вампирша на самом деле. Но до домика Бабушки Ничии, приткнувшегося возле каких-то развалин поблизости от театра, я добралась в состоянии натянутой струны. И тем удивительнее было еще раз увидеть лившийся из окошка слабый желтоватый свет: теплый и обманчиво приветливый. Паранойя тут же услужливо напомнила, что эта “Бабушка”, вообще-то, при жизни отравила своего супруга. За дело, в общем-то: то, что он сделал с их сыном мало какая женщина простит. Но факт остается фактом. Так что “приветливость” сего персонажа даже при жизни вызывала определенные сомнения. А теперь она, и вовсе, один из самых могущественных личей в этом “милом” и “уютном” городке. В общем, покупаться на приветливость света свечей, льющегося из окна домика Бабушки Ничии, определенно, не стоило.