Странствия по мирам
Шрифт:
Нетрудно догадаться о последствиях визита лже-Антона, они стали очевидны сразу – исчезновение пентакля, подброшенные ленточки и все прочее. В суматохе никто не заметил, что один из гостей раздвоился. Даже и внимания не обращали, что, оставив человека в одной комнате, вскоре наталкивались на него в другой, – такой круговорот лиц был перед глазами, шум, суета… На зрение и память Романа к тому же, очевидно, были наведены отводящие чары. То-то он не мог ничего вспомнить!
Но подвергать воздействию чар других гостей, к примеру того же Васятку, злодеям в голову не пришло, а тем более никто и подумать
Если бы у Романа было больше времени, он подверг бы стоп-кадр с изображением лже-Антона компьютерной обработке, увеличил лицо и рассмотрел мелкие детали. Но Роман был в таком нервном состоянии (а у чародеев психическое возбуждение приводит прежде всего к многократному усилению магических способностей), что легко и быстро сделал это мысленно. Перед внутренним взглядом мага замелькали отдельные фрагменты общей картины.
Да, чары были наведены профессионально, тут чувствуется опытная рука, но… Нельзя было скрыть одного человека, принявшего чужую личину, всегда выдают глаза. Зрачки вместо двух темных точек в центре глазного яблока превращаются в вертикальные полоски… По этим вытянутым зрачкам всегда легко узнать зачарованного в чужом облике, поэтому они стараются не смотреть другим людям в глаза и обычно прячут взгляд.
Никто не может скрыть природу своих глаз, хотя многие из людей, причастных к высокой магии, широко пользуются привилегией менять внешность по собственному усмотрению. Некоторые так и живут, накинув на себя чужую личину. Но вот глаза… при ближайшем рассмотрении они говорят сами за себя.
Что ж, пусть медленно, но картина случившегося все же проясняется. Теперь следует узнать, по собственной ли воле проник лже-Антон в дом Лунина, или этот зачарованный – всего лишь марионетка, засланный казачок, действующий по воле могущественного господина?
Опыт подсказывал Лунину, что следует склониться скорее в пользу второй версии: опытный чародей, способный на столь искусную работу, не стал бы рисковать сам. Они всегда действуют через подручных, готовясь в случае опасности пожертвовать наименее цепными членами экипажа…
Итак, все необходимые дела были завершены. Магические атрибуты в виде золотых подвесок украшали шею Маргариты и могли быть использованы в любой момент. В маленькую сумочку она собрала минимум личных вещей, включая зубную щетку, гребень для волос из жасминового дерева (Эрик Витольдович собственноручно изготовил для нее эту изящную вещицу по правилам друидической магии и настаивал, чтобы Маргоша пускала его подарок в дело как можно чаще: в нем была заложена какая-то мистически-охранительная сила), а также минимальный запас косметики… Звонок сотрудникам был сделан, и проблема отсутствия Горынской на рабочем месте благополучно разрешена.
Никаких оснований, чтобы задержаться в этом мире подольше, не осталось…
– Ну что ж, милые дамы, прошу! Эрик Витольдович гостеприимно распахнул дверь на лоджию.
Лоджия была обычной – застекленной, обшитой деревом и заставленной, как и у всякого трудолюбивого пенсионера, различным барахлом. В углу, поближе к свету, помещался верстачок с тисками, с противоположной стороны – шкафчик с пустыми
Поскольку проживал Эрик Витольдович на первом этаже и доступ на его лоджию был в общем-то свободным для каждого, кто найдет силы подтянуться с тротуара к перилам, по всему периметру от иола до крыши ее украшала мощная затейливая решетка. Теперь, по убеждению соседей, хозяин мог быть уверен, что его ценности: инструмент, банки и все нужные мастеровому человеку предметы – не подвергнутся разграблению. (Мелких жуликов и хулиганов на самом деле отпугивала не столько решетка, сколько охраняющее заклятие, на нее наложенное, но об этом никто из посторонних даже не подозревал.)
Эрик Витольдович сдвинул легкий деревянный ящик, стоявший у торцевой стенки лоджии, и в полу обнаружилась металлическая крышка люка. Непонятно было, куда ведет этот люк с балкона первого этажа – неужели в подвал дома? Вроде бы под балконами подвалов не бывает…
Потянув за кольцо и откинув крышку, старый цверг открыл лестницу, уводящую в какое-то глубокое подземелье. Лестница была пологой, старомодно основательной, с широкими каменными ступенями. Ее освещал невидимый источник света.
– С вашего позволения, я пройду вперед и буду указывать вам дорогу, – заявил цверг. – Галантность требует пропустить вперед дам, но только не в том случае, когда речь идет о подземельях.
Маргарита и Нининсина медленно двинулись вниз следом за цвергом. Нининсина шла последней, силой взгляда заставляя освещение гаснуть там, где они уже прошли.
– Зачем ты тушишь свет? – поинтересовался цверг. – Мне не нравится, что за нашими спинами ползет тьма! Мне никогда не нравились темные и замкнутые пространства…
– Но ты же цверг! – возмутилась тетя Нина. – У тебя с годами выработались какие-то извращенные вкусы – цверги, насколько я помню, не переносят яркий свет. Ты должен любить темноту!
– Да, что поделать, меня когда-то угораздило родиться цвергом. Но я ведь работал над собой… Я отчасти поменял собственные привычки.
– Нечего капризничать и даром свет жечь, – буркнула тетя Нина. – Я никогда не поощрила расточительство. К тому же, если сейчас за нами кто-нибудь наблюдает астральным способом, четкого изображения он при скудном освещении не получит. А тебе дай волю – ты бы тут еще театральные софиты расставил…
Лестница вскоре привела их на просторную площадку перед высокой двустворчатой дверью. Две свирепые львиные морды, закрепленные на дверных створках, сжимали в клыкастых пастях мощные кольца.
– Достопочтенные дамы, – торжественно провозгласил цверг, – позвольте мне пригласить вас в королевство его величества Мерлина Пятого, назначившего вашего покорного слугу стражем ворот. Для начала мы, правда, окажемся в моей скромной подземной обители, но уже, гак сказан», по ту сторону пространственной грани. Прошу, будьте моими гостями!
И он распахнул двери.
Таких подземелий Маргарита еще никогда не видела… Впрочем, она вообще видела не так уж много настоящих подземелий. Пожалуй, это было первое.