Странствия Шута
Шрифт:
Сделав необходимые покупки, я отправился на те улицы, где играла музыка и царил веселый беспорядок. Передо мной ожил Зимний праздник моей юности: кукольный театр и жонглеры, уличные торговцы, предлагавшие сладости и аппетитные угощения, колдуньи, продающие зелья и амулеты, девушки в венках из остролиста, и все шумные развлечения, каких только может пожелать душа. Я скучал по Молли и страстно желал, чтобы Пчелка оказалась рядом и испытала все это вместе со мной.
Я купил ей подарки: ленточки с колокольчиками, леденцы на палочке, серебряную цепочку с тремя янтарными птичками, пачку орехов в специях, зеленый шарф с желтыми звездами, маленький поясной нож с костяной ручкой и еще холщовую сумку, в которую все это можно было сложить. Мне пришло в голову, что вестник может с той же легкостью,
Ненадолго день наполнился синевой неба и свежим ветром, дышавшим морем. Я наслаждался, представляя, как она будет радоваться безделушкам, которые найдет в этой сумке, и это было лучшим моментом этого дня. Предаваясь веселью, я обдумывал простые и понятные слова, которые напишу ей, чтобы она сама смогла прочитать мои мысли и понять, как сильно я сожалел, что оставил ее. Однако вскоре ветер пригнал новую гряду темно-серых снежных туч, которые подбирались все ближе. Время возвращаться в замок.
На обратном пути я задержался у портного и был вознагражден вещами для Шута. Когда я уходил, низкие облака, висевшие на горизонте, подкрались ближе. Пока я торопливо шагал по крутой дороге к замку, пошел снег и задул ветер. В ворота меня впустили с той же легкостью, что и выпустили: в связи с праздничными торжествами и прибытием торговой делегации страже было приказано свободно пропускать всех.
Это напомнило мне о проблеме, которую мне вскорости предстояло решить. Мне была нужна личность. С тех пор, как я сбрил бороду, чтобы доставить удовольствие своей дочери, не только слуги в Ивовом лесу, но даже Риддл не переставали удивляться моему моложавому внешнему виду. После стольких лет отсутствия в Оленьем замке я боялся представляться Томом Баджерлоком, и не только потому, что белая прядь в волосах, от которой пошло это имя, пропала. Люди, помнившие Тома Баджерлока, ожидали увидеть мужчину шестидесяти лет, а не того, кто выглядел едва за тридцать.
Вместо того, чтобы воспользоваться входом через кухню, я направился в боковую пристройку и вошел через дверь, предназначенную в основном для курьеров и высокопоставленных слуг. Я легко прошел благодаря своей набитой сумке, а одному из помощников управляющего, который поинтересовался целью моего визита, я ответил, что у меня посылка для леди Неттл.
С годами гобелены и мебель замка были заменены, но основная иерархия покоев осталась такой же, как и во времена моего детства. По лестнице для слуг я добрался до этажа, предназначенного для мелкой знати, потоптался там, притворяясь, что ожидаю, когда меня впустят в чьи-то покои, и как только коридор освободился, поднялся на следующий этаж к двери старых комнат леди Тайм. Ключ плавно повернулся, и я вошел в комнату. Скрытый вход в старые покои Чейда проходил через шкаф, заполненный покрытой плесенью одеждой старой женщины.
Я, как и накануне ночью, неуклюже прополз через него, раздумывая, так ли была нужна секретность Чейда. Я знал, что Шут попросил эти комнаты, потому что все еще боялся погони, но я был уверен, что наше путешествие через камни отбросило всех его преследователей. Потом я вспомнил, как умерла Белая девушка, глаза которой поедали паразиты, и решил, что осторожность не помешает. От того, что Шут был надежно спрятан, вреда не будет.
Один из тайных слуг Чейда навестил покои, пока меня не было. Хотелось бы с ним познакомиться. Или с ней. Грязная одежда Шута исчезла, а пустая ванна была задвинута в угол. Посуда и стаканы, оставшиеся с вечера, были убраны. В камине стоял тяжелый каменный котелок, плотно закрытый крышкой, но запах тушеной говядины все равно просачивался из-под нее и наполнял комнату. На столе была расстелена скатерть, буханка хлеба, завернутая в чистую желтую салфетку, покоилась рядом с небольшой миской бледного зимнего масла. Подле тарелок и приборов стояла пыльная бутылка красного вина и пара чашек.
Две удобные льняные ночные рубашки, висевшие на кресле, вероятно, были от Кетриккен. Там же лежали две пары свободных брюк из такой
Одежда, оставленная на другом кресле, сбивала с толку больше. На спинке красовалось небесно-голубое платье с широкими рукавами и гораздо большим количеством пуговиц, чем было необходимо, чтобы застегнуть любой предмет одежды. На сидении лежали почти практичные брюки из черной шерсти, которые заканчивались на лодыжках синими и белыми полосками. Стоявшие рядом туфли напоминали пару небольших лодок с острыми вздернутыми вверх носами и толстыми каблуками. Я подумал, что они оказались бы велики Шуту, даже если бы у него были силы передвигаться по Оленьему замку.
Я прислушивался к его глубокому и спокойному дыханию с того момента, как вошел. То, что он до сих пор спал, было хорошим знаком. Я подавил детский порыв разбудить его и спросить, как он себя чувствует. Вместо этого я нашел бумагу и присел за старый рабочий стол Чейда, чтобы написать письмо Пчелке. Я был полон слов, но, написав приветствие, немигающим взглядом уставился на лист. Мне столько нужно было сказать: начиная с обещания вернуться поскорее и до рекомендаций о том, как вести себя с Фитцем Виджилантом и Шун. Можно ли быть уверенным, что только она прочтет это письмо? Я на это надеялся, однако старые привычки взяли свое, и я не решился изложить на бумаге слова, которые могли бы вызвать отрицательное отношение к ней.
Так что я написал лишь о своих надеждах, что она получит удовольствие от моих небольших подарков. Как я и обещал раньше, тут был поясной нож, который, я верил, она станет использовать с умом. Написал также, что вернусь домой как можно скорее, и что надеюсь, что она хорошо проведет время, пока меня нет. Я не стал настаивать, чтобы она усердно училась у своего нового учителя. По правде, я скорее надеялся, что на время моего отсутствия и зимних праздников они отложат уроки. Но и эту мысль я не стал излагать на бумаге. Вместо этого я закончил письмо надеждой на то, что она получила удовольствие от Зимнего праздника, и упомянул, что ужасно по ней скучаю. Некоторое время я просидел, уверяя самого себя, что по крайней мере Ревел позаботится о том, чтобы праздники прошли повеселее. В тот роковой день в Дубах-на-Воде я собирался найти менестрелей. Повариха Натмег составила меню, которое доработал Ревел. Оно осталось на моем столе.
Я должен был лучше обращаться со своей дочерью, и я стану. Но я мало что мог сделать до своего возвращения домой. Подарков должно быть достаточно, пока я не мог быть рядом с Пчелкой.
Я скатал свое письмо в трубочку и завязал шнурком Чейда, нашел воск для печатей, растопил и прижал его к узелку на послании, поставив оттиск своего кольца. Не атакующего оленя Фитца Чивэла Видящего, а барсучий отпечаток, принадлежавший Тому Баджерлоку. Я поднялся и потянулся. Нужно найти курьера.
Уит подал мне сигнал, мои ноздри тут же раздулись, пытаясь поймать запах. Я не шелохнулся, но стал изучать взглядом комнату. Там. За тяжелым гобеленом с гончими, преследующими оленя, скрывавшим один из тайных входов в покои, кто-то дышал. Я сконцентрировался, задерживая дыхание. Я не вытащил оружие, но переместил вес так, чтобы можно было мгновенно прийти в движение, и замер. Я ждал.
– Пожалуйста, сир, не нападайте на меня, – прозвучал мальчишеский голос.
Парень по-деревенски растягивал гласные.
– Входи, – сказал я тоном, который ничего не обещал.
Он поколебался, а потом очень медленно отодвинул гобелен в сторону и ступил в тусклый свет комнаты. Он показал мне руки: правая была пустая, в левой зажат свиток.
– Сообщение для вас, сир. Это все.
Я окинул его оценивающим взглядом. Он был молод, возможно лет двенадцати, тело еще не начало мужать. Костлявый, с узкими плечами, такой никогда не станет крупным мужчиной. На нем была одежда пажа синих цветов Баккипа. Каштановые волосы, кудрявые, как у терьера, и карие глаза. Он был напряжен и, хотя показался мне, но не проходил внутрь комнаты. Он почувствовал опасность и объявил о своем присутствии, что подняло его в моих глазах.