Страшные сказки для дочерей кимерийца
Шрифт:
— Поможем служивым?
И неторопливо шагнул прямо к повозке, перегораживая мощным телом людской поток.
Впрочем, это только казалось, что неторопливо. Хьям и Клавий, во всяком случае, опередить его не сумели. Хотя и рванулись изо всех сил сразу же по получении приказа — один к левой створке, а другой к правой. А приказ в небрежно брошенной фразе они опознали мгновенно оба.
Какое-то время казалось, что людской водоворот сметет Конана — сметают же в половодье горные речки огромные неподъемные валуны. Хьям успел подумать об этом, упираясь руками в квадратный поперечный брус
А потом отвлекаться стало некогда.
Конан же тем временем, отшвырнув рухнувшего ему чуть ли не на голову мужика, пробился к самой повозке и схватился левой рукой за невысокий бортик. В правой у него были зажаты задние ноги не вовремя подвернувшейся под сапог овцы. Передние ноги возмущенно блеющего животного волочились по земле. Конан не помнил, когда ее подхватил, но отпускать пока не собирался — отбиваться ей было удобно. Очень отрезвляюще иногда действует на людей крепкий удар овечьей башкой по лбу.
Добравшись до повозки, киммериец сходу попытался ее приподнять. И сразу же понял, что вряд ли сможет это и обеими руками, не то что одной.
Повозка была перегружена — большие холщевые и кожаные мешки возвышались на ней горой выше человеческого роста. Из-за сломанного колеса гора перекосилась и грозила обрушиться. Поверх туго набитых мешков лезли желающие прорваться в город, еще более увеличивая вес повозки и шаткость качающейся горы. Очередной мужичонка попытался использовать конановское плечо в качестве ступеньки, а пихающийся подросток в драной ханди заехал по королевскому уху ногой.
Подобное неуважение окончательно вывело Конана из себя. Если до этого он предполагал просто немного поразвлечься, то теперь по-настоящему рассвирепел. Он передернул всем телом, словно вышедший из реки волк, одним движением стряхнув с себя и бородатого мужичонку, и нахального недоросля, и еще с добрый десяток чьих-то рук. Отброшенные отлетели на шаг, а то и два, и вокруг Конана на какое-то время образовалось пустое пространство. Чем он и не преминул воспользоваться.
Вскинутая в широком замахе овца жалобно взмемекнула и попыталась брыкнуться. Что только добавило эффективности — к этому времени Конан уже вовсю охаживал ею наступающих. Так рассвирепевшая хозяйка гоняет тряпкой добравшийся до припасов мышиный выводок.
Люди сыпались с повозки, как горох из прохудившегося мешка, падали на тех, что напирали сзади, увеличивая суматоху. Конан отбросил овцу и запустил в упрямо цепляющуюся за бортик перекошенную морду тяжелым мешком. Морда исчезла.
Бросив еще два или три мешка на особо ретивых, киммериец спрыгнул с повозки и обеими руками вцепился в бортик. Крякнул, напрягаясь. Мышцы на шее вздулись буграми, а плечи словно увеличились в размерах вдвое. С хрустом подломились задние колеса, дурным голосом заверещал кто-то придавленный, пытавшийся проскочить понизу. И повозка медленно
Дальше пошло легче — часть мешков соскользнула, и вес уменьшился. Конан зарычал и опрокинул повозку наружу, прямо на головы вопящих людей. Толпа отшатнулась в едином порыве, словно действительно была одним животным, безмозглым, но сильным и живучим.
— Налегай! — заорал Конан.
И сам навалился на створки ворот, схватившись левой рукой за одну, а правой за другую.
Створки сомкнулись. Толпа за воротами взвыла. И какое-то время — очень долгие восемь, а то и все десять ударов сердца — Конану пришлось удерживать сомкнутые створки практически в одиночку, потому что засов для ворот был изготовлен из цельного ствола железного дерева. И чтобы справиться с ним, требовалось не менее пяти, а то и шести стражников.
Киммериец уперся в ворота плечами и головой, чувствуя, как бьется с той стороны людской прилив. Когда ему уже начало казаться, что спинной хребет сплющился, засов, глухо громыхнув, встал в предназначенные для него пазы.
Конан осел у стены, отдуваясь и с трудом возвращая спине ее нормальное прямое положение. Попытался опереться о землю, но рука наткнулась на что-то мягкое — рядом приходила в себя отброшенная в пылу сражения с воротами овца.
Надо же! Живая…
Многострадальная овца тем временем с трудом поднялась на подгибающихся ножках. Мемекнула угрожающе. И вдруг, наклонив лобастую голову с мощными завитками рогов, поперла на Конана.
Конан удивился.
Схватил агрессивное животное за левый рог, удерживая на расстоянии вытянутой руки. Овца рыла копытцами землю и блеяла угрожающе. Впрочем, какая же это овца?! Баран самый натуральный, вон рога какие отрастил! То-то еще в запарке боя показалось, что слишком уж вразумляющее действие оказывают наносимые овечьей башкой удары. Еще бы — этакими-то рогами, да в лоб! Любого поневоле отрезвит.
— А здорово мы их, да?! — Плюхнувшийся рядом пожилой стражник радостно ткнул Конана кулаком в бок. По приятельски ткнул. — Ну и здоров же ты! Если бы не вы, туго бы нам пришлось.
— Чего расселся, словно на собственных похоронах? — Над ними завис потный десятник. На его толстомясом лице выражение явного облегчения боролось с профессиональным недовольством. — Иди, помогай, шакалье отродье! А вы кто такие?
Конан встал, выпрямляясь во весь немалый рост, расправил плечи. Отпихнул ногой упорного барана — тот с прежним неистовством начал атаковать запертые ворота. С боков к киммерийцу, словно бы невзначай, подтянулись Клавий и Хьям.
— Мы-то? — переспросил Конан, словно в задумчивости. — Путники, — и добавил, улыбнувшись хищно. — Мирные.
Десятник осмотрел цепким глазом литую фигуру аквилонского короля, скользнул оценивающе взглядом по его спутникам, и несколько подобрел. Гримаса недовольства слегка дрогнула и уступила место гримасе начальственной озабоченности. Оценив же небогатую и пропылившуюся одежонку добровольных помощников, он подобрел еще больше.
— Ну что ж, мирным путникам наш город всегда рад! С собой у меня ничего нет, — он похлопал по пустому поясу. — Но, если вы придете в казармы, я распоряжусь, чтобы вам выдали десяток саббат…