Страшные сказки для дочерей киммерийца

Тулина Светлана

Да и камелеопарда, если уж начистоту говорить, было жалко…

Бедная тварь доживает последний свой день, к друидам не ходить. Прошедшей ночью птичка над ним постаралась на славу, что бы там не утверждал обладатель синей хламиды. Вместо левой передней лапы торчала короткая опухшая культя. Из многочисленных порезов («поклевок» — поправил себя Конан мысленно и сузил глаза) сочилась кровь, делая липкой короткую чёрную шерсть, сквозь огромную рану на правом бедре наружу торчали сломанные кости. Ещё одна такая же страшная рана была на морде, на месте правого глаза.

Повстречав настолько израненное животное в любой

другой ситуации, Конан, недолго думая, перерезал бы ему горло. Просто из сострадания, чтобы не мучился зверь. Но сейчас при мысли о подобном мутило. Почему-то привычный акт милосердия сегодня казался намного хуже самого подлого убийства.

— Говорят, ты лучший. Сможешь вылечить?

Лекарь самодовольно погладил длинную напомаженную бороду, завитую колечками книзу. Пожал плечами:

— Всё в руках Иштар милосердной…

Но взгляд его уже сделался цепким и деловитым — таким взглядом опытный мастер-кузнец смотрит на подпорченную нерадивым учеником заготовку, прикидывая, как, где и что нужно подправить, чтобы из этого вконец запоротого убожества вышло нечто толковое. Вот так и лекарь, наклонившись над носилками, сначала долго всматривался в искалеченного зверя, хмурясь и шевеля губами. И, столь же внезапно преисполнившись деятельного энтузиазма, распрямился, замахал руками, отдавая одновременно десятки распоряжений:

— Отойдите от света, во имя Иштар, и не мешайте работать! Принесите жаровню, а лучше две! И котёл кипятка! Хуз, выложи наборы снадобий за номерами три, семь и восемь… Три, тупица, а не пять! Мы же не роды принимать собираемся! Зац, будешь его держать… да осторожнее же, криворукий, задушишь!

Конан отошёл к заваленному мехами помосту, тяжело опустился на ступеньку. Он не очень-то верил в возможности исцеления таких ран. Разве что только какому либо богу станет скучно, и он явит очередное чудо — на радость людишкам и себе на развлечение.

То-то жрец в синем испугался до обморока — можно прожить без руки, ноги и глаза, но ведь Конан-то обещал воздать мучителям вдвое, если не втрое! Причём Митрой клялся. А слепому без рук и ног жить затруднительно…

Впрочем, одноглазому зверю на двух ногах тоже не выжить. Даже если хвалёный лекарь и справится. А что? Чем Сет не шутит, пока солнцеликий спит? Во всяком случае, выглядит этот врачеватель достаточно уверенным.

С заваленного шкурами возвышения король Аквилонии некоторое время с интересом наблюдал, как лихо гоняет лекарь своих рабов и новообретённых помощников из местных слуг. Котёл крутого кипятка и две жаровни ему доставили буквально в один миг, и на раскалённых углях уже побулькивал, распространяя по залу острые запахи трав, маленький котелок с носиком, а на расстеленные тряпицы осторожно выкладывалось не менее пахучее содержимое многочисленных лекарских склянок.

Глядя на всю эту малопонятную суету, киммериец почему-то преисполнился уверенности, что местный лекарь со своим делом справится. Пусть даже и вовсе он не военный костоправ. А вот что будет с увечным зверем потом… Конан вспомнил облезлых бродячих собак, их висящую клочками шерсть, отчаянные драки за каждую упавшую корку.

Вздохнул, мрачнея.

Жестом подозвал Квентия.

— Раздобудь повозку. Лучше — крытую. Постели там помягче. Вот. Забери — махнул рукой в сторону груды мехов. Добавил, подумав: — И найди козу. Дойную…

— Козу лучше брать

у Ицхака Малорослого, его меняльная лавка на площади, с полуденной стороны, каждый покажет. У него хорошие козы. Хоть с виду и неказистые, но выносливые и раздоенные. Самых лучших он наверняка забрал с пастбища — в связи со вчерашней паникой. И вряд ли успел отослать обратно.

Конан обернулся на тихий голос, напоминающий шелест осенней листвы под ногами. Заранее раздражаясь — он был недоволен тем, что почти на четверть оборота клепсидры выпустил из виду раненого охранителя. Вызывающих уважение врагов нельзя упускать из виду на столь долгий срок.

Если, конечно, сам хочешь жить долго и счастливо.

Охранитель сидел в двух шагах от Конана, на другом краю ступенчатого возвышения. Скособочась и стараясь не шевелить пристроенной на колене правой рукой и время от времени морщась — похоже, рана его донимала всерьёз. Губы налились предательской синевой, а смуглое лицо стало почти серым от потери крови. Того и гляди, тоже сползёт на пол бесформенной кучей тряпья, по примеру своего собрата в синем балахоне.

Но пока что жрец держался. Сидел себе, открыто и спокойно глядя киммерийцу прямо в глаза, а левой рукой…

Левой рукой этот недоуспокоенный жрец почёсывал облезлое розовое пузико Золотому Павлину Сабатеи. О котором Конан тоже благополучно забыл — о твари, конечно, а не о его мерзком розовом пузе, похожем на дряблый мешочек для его же не менее мерзких внутренностей! Даже и не заметил, когда из рук выпустил.

Твари ласка нравилась. Павлин млел, затянув мутной блаженной плёнкой маленькие глазки и нежно прильнув ощипанной шейкой к здоровому плечу своего прислужника. И даже глаза на хвосте его были томно полузакрыты, словно тоже жмурились от удовольствия.

При виде этой сцены раздражение Конана улеглось. Осталось только гадливость. Не отводя от раненого неприязненного взгляда, он кивнул Квентию:

— Всё слышал? Распорядись, — и спросил, не скрывая омерзения: — Не противно служить такому богу?

Жрец опустил глаза. Но ответил с тихой твёрдостью и непонятной печалью:

— Он вовсе не плохой бог… — рука его продолжала нежно и ласково поглаживать теперь уже спинку твари. Та прогибалась, подставляя под ласку то один облезлый бочок, то другой. — Просто очень старый. Может быть, даже старше этого мира. И он справедлив… по-своему. Никогда не требовал глупых ритуалов и ограничений, как многие другие. И давал своим верным почитателям удачу в делах и богатство. Это ведь именно благодаря нему Сабатея когда-то была центром Шема. Куда там нынешнему Асгалуну… теперь об этом забыли. Слишком мало почитателей, чтобы удачи хватило на весь город. Сначала люди забыли о Золотом Павлине Сабатеи, а потом — и о самой Сабатее. А ведь ему нужна такая мелочь…

— Ничего себе мелочь! — Конан фыркнул. Злиться на этого богами обиженного жреца он всё равно больше не мог. — Человеческие жертвоприношения — это, по-твоему, мелочь?!

Жрец упрямо качнул головой. Смотрел он по-прежнему в пол:

— Четверо-пятеро за год — действительно, мелочь. В пьяных драках ежелунно гибнет столько же. Если не больше. Да и не так уж это обязательно.

— Вот как? — Конан сощурился. — Что-то непохожа ваша птичка на травоядную.

Жрец почесал облезшую птичью головку там, где у всех нормальных тварей находятся уши. Вздохнул.