Страшный Суд. Апокалипсис наших дней
Шрифт:
На противоположном берегу почему-то валялось много мёртвых деревьев – чёрных, покосившихся, с изломанными стволами, и во всём этом мрачном угрюмом пейзаже чувствовалась некая потерянность и заброшенность.
Живе показалось вдруг, что она видит маленькую девочку в белом сарафане. Та печально сидела на сером камушке, грустно зажав колени руками, будто Алёнушка с известной картины Васнецова, и, пригорюнившись, глядела в тёмную воду.
– Зоя! – позвала её Жива.
– Где она? – обрадовалась Майя, – где ты видишь её?
Девочка
– Показалось, – вздохнула Жива.
– Зоя! – крикнула ещё раз Майя, но ответа не последовало.
Лишь две серые утки, вспугнутые криком, взлетели от воды.
Двоюродные сёстры вновь поднялись на насыпную дорогу и пошли вдоль реки, глядя на тёмную, закрывающую полнеба Лысую гору
– Она ведь жила именно здесь, на этой горе, – кивнула Жива.
– Кто? – спросила Майя.
– Лыбедь, – ответила Жива и тут же поправилась, – княжна Лыбедь. Она жила здесь в уединении, в отличие от своих братьев, живущих в центре Киева. И до самой смерти оставалась старой девой. Видимо, поэтому гору эту и назвали Девич-горой.
– Почему же она осталась старой девой?
– Считала, видно, что никто не достоин её руки и сердца. И хотя к ней сватались десятки женихов, она всем отказывала.
– Слишком гордая была? – усмехнулась Майя.
– Скорее переборчивая, – ответила Жива. – А когда постарела, то сама уже была никому не нужна. Сидела тут на горе, и с горя плакала, пока из слёз её не образовалась эта река.
– Да, поучительно.
Что-то невидимое за кустами вдруг вспорхнуло от реки, оказавшись большой белой птицей. От неожиданности девушки вздрогнули.
– Лебедь? – удивилась Майя. – Откуда здесь лебедь?
– Залетел, видно, случайно, сюда, – пожала плечами Жива, – с днепровских плавней… или с Галерного острова.
Шумно замахав крыльями, белый лебедь поднялся над вековыми вётлами, а затем скрылся за чёрной горой.
Плавное течение Лыбеди на перекате убыстрилось. Перед железнодорожным мостом, за которым начиналась автотрасса, двоюродные сёстры заметили метровую в диаметре железную трубу, выходящую непосредственно из-под толщи горы, перекинутую над рекой и зарытую в землю на другом берегу.
– Не понимаю, что может вытекать из-под горы? – озадачилась Майя.
19. Чёрный козёл
Два молодых человека, подозрительно опустившиеся на четвереньки и зажавшие уши руками, давно уже мозолили глаза милиционерам. Несмотря на то, что до контрольно-пропускного пункта оставалось каких-то сто метров, Димонам всё никак не удавалось преодолеть это расстояние. Подъём в гору давался им с огромным трудом.
Едва успели они прийти в себя после прослушивания умопомрачительной увертюры симфонической поэмы Мусоргского в инструментальной обработке Римского-Корсакова, исполняемой обычно перед началом балета «Ночь на Лысой горе», как тут же, без всякого перехода, грянуло и само представление.
Навстречу
– Чёрт, а чё тут козлы делают? – удивился О’Димон.
– Где ты видишь козлов? – спросил Димон-А.
– А ты их не видишь?
– Это же козы, – усмехнулся Димон-А. – Их местные здесь выпасают.
– Да не козы это, смотри, это – козлы, – дурашливо хихикнул О`Димон.
Димон-А присмотрелся, – и точно! – у всех коз, кроме вымени, присутствовали ещё и мохнатые члены.
– Какие-то странные они, – заметил он. – Ой, не могу! Козло-козы!
При этом он дико заржал, как лошадь, привлекая к себе внимание этих самых коза-козлов. После длительного бездействия на Димонов нашло вдруг безудержное веселье, они совершенно не могли устоять на месте, им непременно хотелось подвигаться, побегать и подурачиться.
Навострив уши и заблеяв а капелло на разные голоса, животные-гермафродиты, возглавляемые чёрным козлом, с настороженным видом прошли мимо них, помахивая острыми рогами и потряхивая кудлатыми бородами.
Через несколько метров они остановились, неожиданно развернулись на месте и зачем-то выстроились в ряд, загородив собой всю дорогу. При этом чёрный козёл оказался в центре.
Необычное поведение парнокопытных андрогинов сильно позабавило студентов-медиков. Поддразнивая их, Димон-А пропел фальцетом:
– Ой-ой-ой…
А О`Димон дурашливо, как дива-травести, махнул рукой:
– Это ещё что! Вот скоро начнутся визуалы.
– Визуалы? Вау! – обрадовался Димон-А. – Тогда эти козло-козы точно сейчас превратятся в суккубов.
– В кого? – не понял О`Димон.
– Ну, или в этих… в инкубов, – поправил себя Димон-А, уважительно подняв вверх указательный палец.
– В сатиров, что ли? – догадался О`Димон.
– Ага, – лукаво подтвердил Димон-А.
– Тогда этот чёрный козёл точно сейчас станет дьяволом, – предположил О`Димон, и его тут же снова пробило на ржач, – а-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.
На седьмом «ха» он вдруг осёкся, заметив, что чёрный козёл и все шесть белых коз, выстроившиеся в одну линию и тем самым перегородившие им путь к отступлению, неожиданно встали на дыбы.
Внешне они практически не изменились: рога, копыта и хвосты остались прежними, а вот морды их приобрели какой-то осмысленный вид. В них словно проявились человеческие черты, отчего они стали ужасными, как покрытые шерстью лица уродов-людей из петербургской кунсткамеры.
При этом самая ужасная морда оказалась у чёрного козла. Выпучив глаза и отведя уши строго перпендикулярно скулам, он так напрягся, словно внутри его что-то распирало со страшной силой.
От неимоверного напряжения неожиданно раскрылись за его спиной два огромных чёрных перепончатых крыла, заставившие потесниться суккубов в стороны.