Страсть по завещанию
Шрифт:
Когда все, усталые, направились обратно к усадьбе, настроение у него было хуже некуда. Ему было наплевать на его выигрыш, наплевать на то, что Гейб в восторге хлопал его по плечу или Стоунвилл спрашивал совета по делам имения. Все его внимание сосредоточилось на поклонниках, которые преследовали Селию, как стая голодных волков.
И на женщину, которая рвала его сердце каждой улыбкой, подаренной кому-то, но не ему. Они не заслуживают ее благосклонности, и он пытался убедить себя, что она это понимает.
Скоро,
— О Господи, похоже, я не разрядила ружье! Меня так потряс успех мистера Пинтера, что я обо всем забыла. Нужно немедленно сказать об этом слугам.
— Ты уверена? — с сомнением посмотрел на нее Оливер. — Не могу поверить, что ты совершила такую оплошность.
— Это из-за нового капсюльного ружья. Ведь в нем другие патроны. Думаю, слуги не знают, как с ними обращаться. — Она перевела взгляд на Джексона. — Вы не поможете мне, мистер Пинтер? Вы, наверное, хорошо знаете, как разряжать такие ружья.
Она вызывающе посмотрела на него, явно намекая на его вчерашний поступок.
— Разумеется, миледи. С удовольствием помогу вам.
Стоунвилл перевел взгляд с Селии на Джексона, потом снова посмотрел на нее.
— Ты уверена, что он справится?
— Конечно. Мистер Пинтер постоянно сталкивается с такими недоразумениями, поскольку каждый день тренирует новичков на Боу-стрит. Ему и карты в руки.
В обязанности Джексона не входило тренировать кого-либо на Боу-стрит — для этого там были специалисты не столь высокой должности, но, поскольку он сразу понял, что «недоразумение» было лишь поводом поговорить с ним без свидетелей, он подыграл ей.
— Это обычный случай. — Он предложил Селии руку. — Я без труда все устраню.
— Спасибо, мистер Пинтер, — поблагодарила она, просовывая руку под его согнутый локоть.
Они направились в помещение для слуг, находившееся в другом крыле.
Джексон чувствовал на себе взгляд его светлости, но, во всяком случае, ее брат не решился ей препятствовать.
Когда маркиз скрылся из виду, Селия повела его в неосвещенный проход.
— Идите сюда. Здесь нам не помешают, и мы сможем поговорить наедине.
Действительно, запах плесени и замки на дверях свидетельствовали, что в помещение никто давно не заглядывал. Она отомкнула одну из дверей ключом, висевшим у нее на шее, и вошла внутрь.
Комната представляла собой заброшенный кабинет. В нем стояли только кушетка и письменный стол с пачками книг, прикрытых от пыли белой тканью.
Это была ее комната.
— Почему вам не предоставили более просторную и… уютную гостиную, миледи? — спросил он, нагнувшись, чтобы подбросить в камин немного угля. Потом с помощью кремня и нескольких лучин развел огонь пожарче.
Она смотрела на него из-под опущенных ресниц.
— Вы понятия не имеете, что значит жить в семье, подобной моей. У нас достаточно места, чтобы принять сотню гостей, но каждому кажется, что он не выходит за пределы одних и тех же десяти комнат. Нашей семье неведомо такое понятие, как «личная жизнь». — Она взглянула на него и продолжила: — Иногда мне не хочется видеть никого из них. Особенно после того, как бабушка заладила о замужестве. Временами я хожу пострелять, а временами… — Она передернула плечами.
— Вы приходите сюда, чтобы спрятаться.
— Укрыться. Это не одно и то же. — Она блеснула на него глазами.
Джексон подошел к столу, взял одну из книг и улыбнулся, взглянув на заголовок: «Боеприпасы: наглядное пособие». Потом просмотрел другие: «Указания молодому спортсмену по всем аспектам оружия и стрельбы», «Товарищ стрелка» и совершенно неожиданно увидел том с названием «Эмма».
Взяв в руки книгу, он хотел было пошутить — оказывается, ее интересует и художественная литература! — но, подняв на нее глаза, заметил, что она покраснела.
— Не говорите об этом Минерве. Ей не понравится, что я читаю роман писательницы, которую она считает своей соперницей, хотя та уже умерла.
— И не думал упоминать об этом. Хотя, не скрою, удивлен, что вы читаете романы.
— Видите ли, кроме стрельбы у меня есть в жизни и другие интересы.
— Я в этом не сомневался.
— Но все же держали меня за девчонку-сорванца.
— Я считаю вас женщиной, — он тщательно подбирал слова, — с несколько необычными увлечениями, которые скорее были бы свойственны мужчинам. Но эти увлечения, разумеется, не превращают вас в сорванца.
Ни одна девчонка-сорванец не смогла бы заставить кипеть его кровь, как она, в своем элегантном рединготе с черными следами пороха на рукавах и ошметками грязи на полах. И ни одна девчонка-сорванец не вызвала бы в его голове мысли о том, что было бы, если бы он задрал ее юбки и провел рукой по гладким прохладным бедрам над повязками чулок.
— И еще, — продолжала она, — вы поцеловали меня как ребенка, не стоящего вашего мужского внимания. Почему перед лицом моих поклонников вы обращались со мной как с женщиной, неспособной внушать желание? Какое впечатление ваш поступок может произвести на них?