Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь
Шрифт:
Когда Чернозуб покидал Секретариат, охранник у входа протянул ему два письма. Одно оказалось запиской от Эдрии. Он бросил взгляд на стражника, глядевшего на него с таким выражением, что оно вынудило Чернозуба спросить:
— Это письмо было вручено тебе лично?
— Его передала молодая сестра в коричневом облачении, брат Сент-Джордж. Может, это огорчит ваше преподобие, но я не спросил ее имени, потому что сама она промолчала, а я не хотел мешать…
— Чему мешать?
— Ее молчанию.
Нимми удивленно посмотрел на него. Стражник был массивным человеком солидных
— Ты был в монастыре, не так ли?
— В юности я провел три года в вашем аббатстве, брат, в то же самое время, что и кардинал. Конечно, в то время он не был ни кардиналом, ни даже дьяконом. А я еще не был солдатом. Но мы покинули аббатство в одно и то же время. Он оказался здесь, чтобы учиться, а я, чтобы… — он пожал плечами.
— Найти свое призвание или нет, — закончил за него Нимми и решил обдумать эту интересную информацию попозже. — Относительно той молчаливой сестры. Она тут часто бывает?
Выражение лица стражника ясно сказало, что да, часто, но, спохватившись, он ответил:
— О таких вещах вы должны спрашивать у его преосвященства, брат Сент-Джордж.
— Конечно. Благодарю тебя, — он повернулся, собираясь уходить.
Другое письмо содержало записку от аббата Джарада, в которой он просил прощения, что не мог встретиться с ним, как обещал. «Я написал его святейшеству о тебе, сын мой, и можешь быть уверен, что я буду писать лишь то, что может пойти на пользу твоим благим намерениям».
Ясно. Что бы это ни означало.
В записке от Эдрии говорилось: «Я спрячу твою г’тару в щели скального выступа под водопадом на холме, рядом со старым жилищем папы». Чернозуб сразу же направился в ту сторону. Он не мог понять, почему она не оставила г’тару у стражника вместе с запиской.
До водопада надо было идти вверх не менее пяти миль, и у него закружилась голова. Добравшись до места, он увидел, что из затона под водопадом пьет белая лошадь, и на мгновение оцепенел, но затем увидел, что это скорее мерин, а не кобыла, и что на нем уздечка, но нет седла; увидев его, лошадь фыркнула и рысью скрылась из вида за поворотом тропы. Водопад был немногим обильнее обыкновенного душа; струйки его подрагивали на ветру, от чего временами в них вспыхивала радуга. Чернозуб обошел пруд, опасаясь и в то же время надеясь встретить Эдрию за водопадом. Г’тара была на месте, как и обещалось. Она слегка отсырела от влажного тумана, висящего над водопадом, что заставило его раздраженно буркнуть и протереть ее полой рясы. Зачем она заставила его проделать столь длинный путь?
Снова огибая пруд, он смотрел на отпечатки копыт на песке. И затем остановился. Следы копыт частично перекрывали отпечатки ступней, который были меньше, чем у него. Несколько мгновений он старался перебороть себя, но затем пошел по тропе. Следы привели в лесистую лощинку, а затем к уступу песчаного берега, что нависал над вздувшимся ручьем. Чтобы продвигаться, Чернозубу пришлось низко нагнуться, а потом ползти. Здесь он и нашел ее. Он слышал об этом месте, но никогда его не видел. Говорят, что эта маленькая пещерка под уступом берега была домом Амена Спеклберда, пока Коричневый Пони не купил ему переоборудованную пещеру ближе к городу.
Лучи солнца пробивались сквозь листву, отбрасывая легкие тени на камни и на
— Можешь полюбоваться и остальными моими прелестями, — она подняла юбочку и, разведя ноги, позволила солнечному лучу упасть ей в промежность, после чего быстро снова свела бедра. Он и раньше, в амбаре, смутно видел это зрелище. Отверстие в зашитой вагине было крохотным, как дырочка от гвоздя, но клитор у нее достигал величины большого пальца Чернозуба. Может, потому, что он испытывал к ней любовь, вид ее промежности не оттолкнул его, а скорее смутил, и она увидела, что ее тело вызвало у него не неприязнь, а печаль и любопытство, смешанные со смущением. Она лукаво улыбнулась и погладила его по руке.
Чернозуб сел на мягкий песок рядом с ней.
— Почему ты дразнишь меня? — задумчиво спросил он.
— Сейчас или тогда, дома?
— И сейчас, и тогда.
— Прости. Как-то у нас очутился беглый монах из вашего ордена. Я ему совершенно не нравилась. Он был влюблен в другого монаха. И я подумала, что ты такой же, как он. И что в тебе есть провал.
— Провал?
— Между тем, что ты есть, и тем, каким ты стараешься предстать. Не забывай, я джин. И я вижу такие провалы. Кое-кто называет меня ведьмой, даже отец, когда злится.
— И что же ты увидела в этом провале?
— Я знала, что ты не беглец, как тот, другой, но что-то в тебе было не то. Что-то ненастоящее. Я даже подумала, не пленник ли ты кардинала.
Нимми подавил смешок.
— Что-то вроде. Я был в немилости.
— Ты и сейчас в немилости?
— Стоит кардиналу узнать, что я с тобой виделся, меня тут же постигнет эта участь.
— Знаю. Он приказал мне держаться подальше от города. Поэтому я и не осталась рядом с водопадом, чтобы ты мог вернуться тем же путем.
— Ты проложила для меня след.
— Ты мог и не идти по нему.
— А я вот пошел, — Нимми осуждающе посмотрел на нее.
— Иди сюда. Нас тут не будет видно, — Эдрия перевернулась на живот и, прихватив с собой револьвер, подползла ко входу в пещерку. Нимми последовал за ней. Под потолком, прямо над головой тянулась полка, не позволявшая выпрямиться во весь рост, и в слабом свете, идущем от входа, он увидел тюфяк на полу, седло, низкий столик со свечкой и несколько деревянных ящиков.
— Да ты же живешь здесь!
— Только последние три дня. Твой хозяин приказал сестрам выставить меня. Это мое последнее путешествие в Валану. В Секретариате меня больше не будут принимать. Нашим людям придется обращаться к кому-то еще. Домой я вернусь одна. Там снаружи пасется моя лошадь, которую ты видел.
— Но почему? Его светлость сказал мне, что вы продаете серебро за бумажные деньги, но…
— Бумажные деньги? — засмеялась она. — Да, это правда. Не вся правда, но тем не менее… Он не хотел, чтобы я и дальше занималась этим — из-за нас с тобой и из-за Джасиса. Джасис был одним из нас. И теперь ваш кардинал считает, что мы внедрили к вам шпиона. Может, он и прав, но я этим не занималась.