Страсти по Марии
Шрифт:
– Вы не любите музыку? – спросила она девушку.
– Не очень, она, как правило, нагоняет на меня сон. Предпочитаю театр, но комедиантов нелегко затянуть в аббатство.
– Я такого же мнения, впрочем, и королева тоже. Длинные концерты вызывают у нее зевоту, тогда как блестяще сыгранная пьеса…
– Меня это не удивляет. Она очаровательная женщина! Восторженный тон не остался без внимания мадам де Шеврез, ошибки быть не могло: эта малышка говорила искренне.
– Право, она вас обольстила, – заметила Мария с улыбкой.
Ответ был столь же честен, как и прямой взгляд огромных голубых глаз:
– Не нахожу причин
Концерт закончился, разговоры стихли, а Мария оставалась задумчивой и, пожалуй, довольной. Если королева-мать вбила в свою упрямую голову мысль отдать эту девочку королю, тот обязательно столкнется с сопротивлением. Потому что юная Отфор была готова пополнить ряды небольшого круга безусловных сторонников Анны Австрийской.
Все это время на военном поприще события развивались удачно. Королевские войска овладели Савойей, заняли Шамбери, Монмельян и Аннеси, в то время как Туара, запертый в Касале, устоял под натиском испанцев во главе со старым Спинолой. «После трудного периода ситуация поменялась на лучшую. Все больше и больше, раздражаясь поведением своей матери, Людовик XIII предложил ей переехать к нему в Гренобль. Она ответила отказом. Он предложил ей замок Визиль, и вновь последовал отказ. Он пытался встретиться, льстил себя надеждой убедить ее в правомерности начатой им войны. Кончилось тем, что он вынужден был направиться в Лион сам в сопровождении Ришелье».
Едва король оказался рядом с матерью, она тут же вылила на него потоки упреков. Что за нужда заставляла его скакать впереди армий в то время, когда здоровье его далеко от отличного? Он похудел! Желт, как айва! Если умрет, что станет с королевством, ведь у него нет наследника?
И так она ему досадила, что, вместо того чтобы ответить ей одной из его сухих и убийственно едких фраз, секретом которых король владел в совершенстве, он показал себя полным нежного участия к супруге, несвойственного ему ранее:
– То была моя вина, мадам! Я не должен был просить вас в вашем положении ехать в Лион!
Тем вечером он попросил приготовить ему место в ее спальне и провел с ней всю ночь: флакон Базилио в очередной раз был пущен в ход, а Людовик XIII поутру не переставал улыбаться. На Совете он непререкаемо обосновал свое присутствие в армии надобностью предотвратить споры командиров и воспрепятствовать дезертирству. Люди страдали от тифа – в то время его называли холерой, – не признававшего никаких границ. Король пожелал перебраться в Сен-Жан-де-Морьен. Прозвучали возражения, мол, ему ни в коем случае не следует вступать на земли Италии, на что король заявил:
– Я это сделаю, даже если придется идти в одиночку, и никто не посмеет мне помешать.
Неуклюжий Марьяк накинулся на кардинала с обвинениями, мол, тот толкает короля к гибели, удовлетворяя при том лишь собственные амбиции. Совет закончился скандалом, а король отправился к стоявшим у границ войскам. В Касале дела были плохи: Туара выбивался из сил, а его противник Спинола агонизировал. В это время туда подоспел молодой Мазарини, и тринадцатого декабря ему удалось убедить противников заключить выгодное для всех перемирие. Тем временем повсюду, от Пьемонта
Обеспокоенный распространяющейся заразой, кардинал присоединился к вернувшемуся в Лион королю. Через своих шпионов он знал и об усталости короля, и о царящем в городе климате.
Казалось, в первую очередь нужно было бы положить конец дворцовым пересудам и разобраться с заговором. Но кардинал не успел ничего предпринять, как наступила неожиданная развязка.
В субботу двадцать первого сентября по окончании Совета, собравшегося у королевы-матери в аббатстве Эней, короля прохватил озноб, у него началась жуткая мигрень, которая переросла в лихорадку. Он сел в карету кардинала, затем на барке пересек Саону с тем, чтобы добраться до епископата, и там слег. Состояние его было крайне тяжелое. Началась череда кровопусканий и примочек, ничего, конечно же, не давших: Людовик XIII страдал если и не от тифа, то по крайней мере от сильнейшего приступа дизентерии. И в тот же час старательно изображая сочувствие, пряча неуместную радость, объединилась вся придворная клика. В окружении обеих королев тут же началось формирование правительства, потенциальную вдову выдавали замуж за мужниного брата и готовили отставку кардиналу. Одни требовали его ссылки, другие – заточения в Бастилию, кто-то предлагал без снисхождения казнить кардинала, а кто-то – поручить мушкетерам размозжить ему голову, как это недавно было проделано с Кончини.
Последнюю деталь Мария узнала от Габриэля де Мальвиля, которого с радостью признала среди караульной стражи епископства и по окончании дежурства утащила его в сады, растущие на берегах Саоны, успев при этом заметить, что де Мальвиля эта встреча не слишком обрадовала. К тому же он не дал ей времени на расспросы.
– Мадам герцогиня оказывает бедному солдату большую честь, понапрасну растрачивая на него свое время, которое могла бы использовать с большей для себя пользой.
Его тон уязвлял, ирония колола, и Мария не удержалась:
– Так-то после длительной разлуки вы меня встречаете! Черт вас побери, Мальвиль, не скажете ли вы, что с вами?
– Со мной? Ничего. Просто удивлен, что вы в этот час не с королевой-матерью и не радуетесь вместе с ней скорой смерти нашего великого короля, не готовите королеву для его никчемного брата и не отрезаете для себя жирный кусок! Вы уже высказали свое мнение о дальнейшей судьбе кардинала? Ссылка, смерть?
– Но король пока еще жив, не слишком ли все это преждевременно?
– Однако все в процессе подготовки, и вам ли не знать об этом лучше, чем мне?
– Ничего я не знаю, Мальвиль, кроме разве того, что вы нахал и совсем не знаете меня!
– Да ну? Разве не вы еще до событий в Нанте пытались похоронить короля, а вместо него дать нам жалкого труса без чести и совести? Вы и ваши друзья вскоре будете торжествовать, не отдавая себе, отчета в том, какую разруху вы оставите после себя. А я уеду к себе, и знаю, что я буду не один, кто поступит так же. Служить Гастону? Никогда!
Голос его гневно дрожал, в глазах стояли слезы. Мария была смущена и позабыла, что только что чуть было не разгневалась.