Страсти по Марии
Шрифт:
– Нет. Прощения не имеет заговор против устоев королевства, что и готовил Бассомпьер, ее супруг. А я всего лишь винтик! Я не в счет!
– Так ли это? Говорят обратное! Не вам ли только что преподнесли в дар голову маршала Марьяка, славного воина, виновного лишь в том, что был он братом предшествующего хранителя печати и королева-мать собиралась подавить его вместо вас… И это «преступление» достойно смерти? – вскричала, не помня себя, Мария.
Несколькими днями ранее собранный у кардинала в Рюиле трибунал под председательством маркиза де Шатонефа приговорил маршала, арестованного в
– Не я того пожелал. Это дело король вел лично, и на высшей мере настоял он. Постарайтесь понять, мадам, что из Голландии Мария Медичи договаривается об альянсе со своим зятем – королем Испании и одновременно настойчиво просит императора напасть на Тул и Лангрэ. Благодаря ей он, Филипп IV и Карл Лоренский, не считая брата короля, заняты созданием коалиции против нас! Все, кто во Франции мог бы помочь им, должны быть устранены.
– Почему в таком случае не Мишель де Марьяк? Если верить вам, он главный обвиняемый. Скоро ли ему идти на эшафот?
– Он болен и ныне лишен поддержки: он остается затворником в де Шатодон. Маршал же сумел удержать подчиненные ему войска. Нам только бунта в армии недоставало! А теперь хватит! Помощь, оказанная мне в налаживании связи с Лореном, не дает вам права лезть в дела короля…
– Короля? Не смешите меня! Разве наш король – не простая игрушка в ваших руках? Сколько еще голов погубит эта священная война?
– Я не собираюсь, мадам, обсуждать это с вами!
На сей раз голос кардинала дрожал от гнева, подгоняемую возмущением Марию было уже не остановить, но тут вдруг вошел взволнованный отец Ле Масль, секретарь кардинала, его-то изредка и заменяла герцогиня по просьбе кардинала, и доложил: «Капитан гвардии его высокопреосвященства просит тотчас же принять его по весьма важному делу».
– Пусть войдет! Вы, мадам, останьтесь! Мы с вами еще не закончили…
Отчасти из любопытства, отчасти потому, что не все еще высказала, Мария отошла к камину, но постаралась скрыть свое лицо. То, что рассказывал офицер, было и в самом деле серьезно, хотя поначалу казалось молодой женщине лишенным всякого интереса. Кто-то из охраны кардинала и кто-то из мушкетеров короля затеяли ссору, дрались на дуэли рядом с кабаре де ла Помдепэн, их встреча закончилась печально: мушкетер противника убил…
Ришелье побагровел, скрипнул зубами, и его сжатый кулак обрушился на рабочий стол с такой силой, что задрожали канделябры.
– Когда же это закончится! Кого ухлопали?
– Беланжера! Я должен, правда, сказать, он на это нарвался сам: обозлился, выпив лишнего, и оскорбил даму…
– Это не повод для убийства и нарушения моих указов прямо посреди Парижа! Известно ли имя его противника?
– Да, ваше высокопреосвященство! Габриэль де Мальвиль… Ночной патруль только что прибыл и взял его под стражу. По правде, тот не оказал никакого сопротивления. Он даже помешал своим друзьям схватиться с нашими.
– Это разумно, но его это уже не спасет. Он в Шателе?
– Да, ваше высокопреосвященство, в ожидании приказа о переводе в Бастилию, я так понимаю?
– Хорошо. Благодарю вас. Можете идти, – кивнул кардинал офицеру.
Подняв голову, он увидел стоявшую прямо перед ним Марию
– Что за прекрасный выдался для вас день, мсье кардинал, – заметила она жестко. – Еще одну жертву сможете бросить своим палачам. Вы должны быть довольны!
– Мадам, вы забываетесь!
Только она уже отвернулась, да так быстро, что дошла до двери прежде, чем кардинал успел подняться. С высоко Поднятой головой, едва сдерживая слезы, она миновала галерею, не заметив мадам де Комбале, бегом спустилась по лестнице, вскочила на ступеньку кареты и рухнула внутрь к Поджидавшей ее Эрмине. При виде искаженного лица герцогини Эрмина поостереглась о чем-либо расспрашивать.
– Трогай, в особняк! – крикнула она Перану перед тем, как откинуться на сиденье и зайтись в рыданиях, о причине которых молодая ее спутница спрашивать не посмела.
Нечасто видела она свою кузину в подобном смятении, но знала, что лучше дать ей успокоиться самой. Вскоре приехали на улицу Сен-Тома-дю-Лувр, и рыдания стихли. Мария смахнула их, не снимая перчаток, и выслушала доклад мажордома о визите некоего мушкетера, дожидавшегося ее в салоне муз.
– Он сообщил мне свое имя: барон д'Арамис.
Она увидела молодого человека перед статуей Терпсихоры, тот стоял так же, как когда-то Холланд в момент их расставания, и не мог оторвать глаз от совершенной красоты скульптуры, но звук шагов заставил его обернуться. Мария увидела на его лице признаки беспокойства.
– Вы пришли сообщить мне, что Мальвиль убил одного из солдат кардинала и что теперь он в тюрьме, не так ли?
– Вам об этом уже известно, герцогиня? Но как это возможно?
– Я была у Ришелье в тот момент, когда ему принесли эту новость, и до сих пор не могу прийти в себя. Как Мальвиль, само благоразумие, воплощенное хладнокровие, мог поддаться этому безумству: сражаться из-за женщины!
– Но какой женщины! Предметом брани того ничтожества были вы, и при том он не стеснялся в выборе слов, так что всякий благородный человек не позволил бы себе их слушать. Если бы не он, это сделал бы вместо него я, да только он не дал мне такой возможности, сказав, что это дело его. Более того, он отказался от помощи секундантов против приятелей того мужлана…
– Сколько же вас было?
– Пятеро, если считать и Габриэля: Арман де Силлеж д'Атос, Исаак де Порто, ваш покорный слуга и Шарль д'Артаньян.
– Д'Артаньян? Это имя мне знакомо.
Его называла Луиза де Конти. Еще будучи в Англии, она вынуждена была отправить Перана во Францию с тем, чтобы вернуть королеве подвески, неосторожно отданные герцогу Бекингэму, и верный ее кучер, едва ступив на землю Франции, попал в засаду, устроенную клевретами кардинала, предупрежденными леди Карлайл. Его тогда спасла не имеющая себе равных шпага некоего д'Артаньяна, связанного дружбой с одной из служанок королевы и выехавшего навстречу, чтобы затем отвезти его к мадам де Конти. В то время в голове у Марии не было никого, кроме Холланда, Бекингэма и собственных интересов. Она никогда даже не пыталась познакомиться с этим гасконцем. Луиза же о нем говорила, что тот хорош собой, и Мария полагала тогда, что ее подруга оставляет храбреца для себя…