Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Шрифт:
Эмма не верила его словам и не принимала их. Она злилась, когда он советовал ей выйти из заточения, на которое она обрекла себя после смерти мужа, посещать вечеринки и танцы, приглашать к себе и встречаться с молодыми людьми, влюбиться и вновь выйти замуж.
– В ваших словах нет правды. Конечно, мне крайне не хватает моего мужа, его нежности, его любви, да и нашего супружеского акта. Но это лишь крохотная часть общей картины нашей взаимной любви. Такое не может быть причиной моей болезни, болей в желудке после смерти мужа. Что–то не в порядке физически.
– Да, Эмма, такое возможно, хотя доктор Брейер говорит, что ничего не обнаружил. Многие неврозы сложны, ибо являются следствием физических и психических расстройств. Но даже если вы страдаете каким–то физическим расстройством,
Эмма возбужденно вскочила:
– Какую недостойную вещь вы требуете от меня – выбежать на улицу Вены с воплем: «Мне нужен муж! Кто–нибудь выйдет за меня?» Начинаются летние каникулы. Может быть, на время прекратим процедуры?
Зигмунд согласился.
Рукопись об исследовании истерии была закончена и готова к отправке издателю Дойтике. Брейер написал содержательную заключительную главу. Он не считал, что психология или исследование невроза могут стать лабораторной наукой, как физиология благодаря Гельмгольцу и Брюкке, но рассматривал это как новую область, которая должна обрести собственный язык и не зависеть от других наук. Зигмунд не хотел соглашаться, но и не мог не согласиться. У него была репутация ученого и была опасность потерять ее, сосредоточившись на гипнотизме, мужской истерии, амнезии, а теперь на сексуальной этиологии невроза. Он отчаянно нуждался в том, чтобы найти постоянные величины и методы измерения, соответствующие его концепции. Он не думал, что занимается безнадежным делом; когда–нибудь психология станет такой же точной наукой, как патология тела.
Он верил, что книга станет началом новой эры в медицине, поможет перевести человеческую психологию из области фантастики в область науки, которая не только создаст эффективный терапевтический инструмент, но и откроет доступ к еще не известным пластам знания. Сжимая в руках рукопись, он витал так высоко со своими надеждами, что сам поймал себя на эйфории: книга принесет ему прочную славу, богатство и полную независимость.
11
Марта плохо переносила четвертый месяц беременности. После пяти родов шестая беременность протекала тяжело почти с самого начала. Она скверно себя чувствовала, лицо побледнело и отекло, возникли неприятности с зубами. Она и Зигмунд решили, что лучше не уезжать так далеко в горы Земмеринга, а вместо этого снять виллу в Бельвю под Каленбергом. Все еще цвела сирень, вслед за ней должна была наполнить воздух своим ароматом акация. За ночь раскрылся шиповник.
Вилла была построена как место для танцев с легкими закусками, поэтому два основных зала имели высокие потолки. Гостиница «Каленберг» рекламировала «свободный от пыли альпийский климат». Марта утверждала, что такая реклама справедлива и для Бельвю, и сразу же почувствовала себя намного лучше. Это позволило ей устроить прием по случаю своего тридцатичетырехлетия. Были приглашены Эмма Бенн, доктор Оскар Рие, отдыхавший в сельском домике родителей Эммы, Брейеры и другие знакомые. Залы для приемов располагали к музыке и танцам.
За три дня до вечеринки доктор Рие пришел в Бельвю осмотреть одного из детей, у которого болело горло. Он принес бутылку ананасного ликера в знак предстоящего дня рождения Марты. Зигмунд сострил:
– Оскар, у тебя привычка делать подарки по любому подходящему случаю. Найди себе жену, чтобы избавиться от этой привычки!
После обеда, когда открыли бутылку, из нее сильно потянуло сивушным маслом. Огорошенный Оскар воскликнул:
– Теперь ты видишь, почему я не спешу с браком? Если бы я сделал такой подарок своей жене, то был бы семейный скандал!
В то время как они взбирались на Леопольдсберг, Зигмунд спросил:
– Как ты нашел Эмми?
– Ей лучше, Зиг, но не совсем.
Зигмунд был расстроен. В словах Оскара не было упрека, но Зигмунду все же казалось, что доктор Фрейд обещал пациентке больше, чем дал. Оскар
– Нет, в этом нет ничего.
Друг Зигмунда окулист Леопольд Кёнигштейн также выразил искреннее сомнение, спросив во время карточной игры вечером:
– Зиг, может ли твое лечение катарсисом действительно привести к смягчению симптомов?
Зигмунд ответил:
– Да, я думаю, что мы можем преобразовать несчастье, вызванное истерией, в обычное отсутствие счастья.
После того как Марта и дети отправились спать, он зажег лампу в кабинете и написал Йозефу Брейеру письмо с детальным объяснением своего прогноза и методов лечения Эммы Бенн. Он писал не прерываясь до полуночи, надеясь оправдаться в глазах Брейера и как бы отвечая Оскару Рие, намекавшему на неважно сделанную работу. Он не мог сразу заснуть, а к утру ему приснился сон.
«Большой зал, многочисленные гости, которых мы принимаем. Среди них Эмма. Я немедленно отвел ее в сторону, как бы желая ответить на ее письмо и упрекнуть за то, что она еще не приняла моего «решения». Я сказал ей: «Если у вас сохранятся боли, то только по вашей вине». Она ответила: «Если бы вы только знали, какие у меня боли в горле, желудке, в низу живота, они меня душат». Я тревожно посмотрел на нее: она выглядела бледной и одутловатой. Я подумал про себя, что в конце концов я проглядел какую–то соматическую причину. Я подвел ее к окну, чтобы осмотреть горло, она возражала, как всякая женщина с искусственными зубами. Я подумал про себя, что, наверное, нет необходимости в осмотре. Тогда она раскрыла рот, и на правой стороне я обнаружил большое белое пятно, а в другом месте – сероватые струпья на волнистых структурах, явно повторявших хрящ носовой перегородки. Я тут же позвал доктора Брейера, он повторил осмотр и подтвердил заключение… Доктор Брейер выглядел необычно: он был бледен, прихрамывал, а его подбородок был чисто выбрит… Около нее стоял уже и мой друг Оскар, а мой друг Леопольд выстукивал ее через лифчик и говорил при этом: «Слева внизу у нее область глухих тонов». Он также показал уплотненный участок кожи на ее левом плече. (Я также это заметил, несмотря на одежду.) Брейер сказал: «Несомненно, это инфекция, но это не имеет значения, наступит дизентерия, и токсин будет подавлен». Мы понимали характер инфекции. Не так давно, когда она чувствовала себя неважно, мой друг Оскар сделал вливание препарата пропила… проприоновой кислоты… триметиламина (перед моими глазами стояла формула, отпечатанная крупными буквами). Такого рода инъекции так бездумно не делаются… И, возможно, шприц не был простерилизован».
Во время завтрака сновидение давило на его сознание; оно не позволяло думать ни о чем другом. Он вновь и вновь обдумывал его содержание. В отличие от своего более раннего убеждения, что сны представляют собой неупорядоченную форму работы спящего мозга, он заподозрил в своем сновидении намек на случившееся с ним за день или за несколько дней ранее, что, видимо, составляло частицу смысла; некоторые его пациенты пугались или расстраивались по поводу своих сновидений и стремились их пересказать во время сеансов. В их сновидениях ему удавалось случайно найти линию или образ, которые, по–видимому, отражали или в какой–то пусть небольшой степени освещали одну из сторон болезни пациента. Однако он не был способен их анализировать или увязывать между собой независимо от того, о скольких сновидениях рассказывал пациент. Очевидно, сновидения имеют связь с подсознанием и, когда индивид спит, обрывки воспоминаний, взбитые, подобно омлету, находят средство выйти наружу. Он взглянул на Марту, ведь, усаживаясь за стол, он пожелал ей доброго утра сварливым тоном.