Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Шрифт:
Адвокат Лертцинг начал рассказывать, как часто он желал отцу смерти, особенно в последние годы, мечтая стать обладателем значительного наследства и жениться на возлюбленной из бедной семьи. Он вспомнил, что однажды его крепко отхлестал отец за то, что он кого–то укусил. Выдав эту информацию, Лертцинг воскликнул:
– Кусай его! Разве не это делают крысы?
Так появилась одержимость, отсюда образ крыс, грызущих задний проход.
Лишь через несколько месяцев непроизвольное замечание Лертцинга позволило Зигмунду определить, что явилось шесть лет назад причиной заболевания. Его мать заявила, что одна из ее богатых кузин согласилась, чтобы Лертцинг женился на одной из ее дочерей, и предлагала ему место юриста в фирме, что сулило быстрый успех. Лертцинг не пожелал жениться на почти незнакомой
Ныне он осуществил полный перенос: доктор Зигмунд Фрейд преобразился в богатую кузину, вознамерившуюся принять его в свою семью; молодая девушка, увиденная им на ступеньках дома на Берггассе, 19, стала дочерью профессора Фрейда. Доктор Фрейд оказывал на него давление, заставлял жениться на его мнимой дочери. Он обвинял доктора Фрейда в попытках вынудить его бросить настоящую возлюбленную и жениться ради денег и положения, что представлялось ему немыслимым. Затем врач стал его отцом, отхлестывающим по мягкому месту. Затем наступила подмена отца капитаном–садистом. При всех этих переносах, включая трансформацию доктора Фрейда в фрейлейн Петер, Лертцинг нагромождал упреки, обвинения, изливал ярость, слезы, оскорбления и вслед за этим клятвы в любви. Однако общий эффект был положительным: Лертцинг присматривался к проявлениям своего подсознания и сумел осознать характер своей болезни.
Задача свелась к тому, чтобы преодолеть одержимость в отношении крыс и анальный эротизм пациента. В раннем детстве у Лертцинга глисты вызвали раздражение заднего прохода. Еще до того, как он пошарил под юбкой фрейлейн Петер, родители назвали его пенис червяком. В его сознании крысы ассоциировались с деньгами, что свойственно лицам, склонным к анальному эротизму. Когда доктор Фрейд назвал размер гонорара за час процедуры, Лертцинг пробормотал про себя: «Как много флоринов, как много крыс!» Его отец получил кличку Картежная Крыса во время службы в армии за то, что уклонялся от уплаты проигрыша. Рассказ капитана о крысах в сочетании с командой оплатить долг за очки еще теснее связал для него крыс и деньги.
Однако более важной была склонность к анальному половому сношению. Отвращение к армейскому капитану выражало влечение к гомосексуализму.
Чтобы полностью удалить отложившееся в подсознании за детские годы, разрушить структуру фантазии, питавших одержимость крысами, потребовались ежедневные сеансы в течение одиннадцати месяцев. Пациент, сначала отшатнувшийся от патологических откровений своего подсознания, затем прозрел и стал внимательно вдумываться в фантазии, навязчивые страхи, овладевшие им. Ныне же, когда забытые воспоминания и конфликты перешли в сознание, он понял, что его отец действительно умер, он не совершал преступления по отношению к нему и что его одержимость вызвана событиями детских лет, над которыми он не властен.
Как только Лертцинг освободился от навязчивого страха, связанного с крысами, Зигмунд счел его вылечившимся. Адвокат возобновил юридическую практику. До того как отпустить его, Зигмунд просил разрешения опубликовать историю лечения, уверив Лертцинга, что его имя не будет раскрыто. Лертцинг согласился.
Зигмунд решил засесть за работу летом, когда будет свободен и сможет спокойно писать.
2
Карл Абрахам приехал из Берлина в середине декабря 1907 года, чтобы, подобно Карлу Юнгу, провести целый день с Зигмундом Фрейдом. Зигмунд сердечно приветствовал Абрахама, тридцатилетнего врача, заявлявшего в своих письмах Фрейду, что считает его своим учителем. Хотя в прозрачных глазах Карла Абрахама светилось восхищение, он был по натуре сдержанным человеком. Если Карл Юнг в первые три часа визита обрушил на Зигмунда шквал слов, то Карл Абрахам явно хотел в первые три часа встречи только слушать. Он был среднего роста, поджарый, с открытым лицом и приветливыми глазами, смотревшими на мир со спокойным оптимизмом. Гладковыбритый, со скромными усиками, он был коротко острижен, особенно на висках, и имел небольшие бакенбарды. На нем были красивый черный костюм и галстук; на белоснежных манжетах выделялись четким рисунком запонки.
– Итак, вы приняли окончательное решение оставить мир официальных учреждений? – спросил Зигмунд, после того как представил Марту, а горничная принесла кофе.
– Да, профессор Фрейд. Я прослужил четыре года в Дальдорфе, в Берлинском муниципальном госпитале для душевнобольных, не питая особого интереса к психиатрии. Моя подготовка была весьма схожа с вашей: первоначально я обучался гистологии, патологии и анатомии мозга. Затем, поработав в учреждениях для душевнобольных, я заинтересовался самими пациентами. Мы абсолютно не представляем, что происходит в их головах или в нервной системе. Да и желания узнать не было, Была всего–навсего обыденная работа. Именно поэтому я написал профессору Блейлеру в Бургхёльцли; я читал часть их материалов и пришел к выводу, что они ищут причины. На мой взгляд, в Европе это наиболее творческий госпиталь по психическим заболеваниям. На этом основании я поступил к ним, и через два года, когда Карл Юнг рекомендовал Блейлеру взять меня в ассистенты, я поехал в Берлин, там женился, а затем вернулся с женой и поселился в десяти минутах ходьбы от Бургхельцли.
Зигмунд улыбнулся, вспомнив о том, как он с Мартой искал квартиру и как его сестра Роза покупала тяжелую мебель из красного дерева.
– Я выбрал правильное место, – продолжал Карл Абрахам хорошо поставленным голосом, – но по ошибочным соображениям. От Блейлера и Юнга я узнал многое о преждевременном слабоумии, этому помогли и три года наблюдений за пациентами. Однако меня ожидала в Бургхёльцли совсем другая удача: здесь я узнал о профессоре Зигмунде Фрейде и его исследованиях бессознательного. Блейлер и Юнг посоветовали мне прочитать ваши книги. Почти два года, используя послеполуденный час, когда врачи пьют чай и отдыхают, мы обсуждали ваши теории и рассказывали о них нашим пациентам.
– Теперь вы открыли кабинет в Берлине и собираетесь стать первым психоаналитиком в Германии?
– Да. Знаю, что поначалу будет трудно, поскольку могу полагаться лишь на свой заработок. Разве не такова судьба молодых врачей? Я решил стать психоаналитиком по методу Фрейда, хотя некоторое время буду заниматься обычной психиатрией. Доктор Оппенгейм, владеющий | частным санаторием, – мой кузен по жене; он обеспечит мне разовую работу в клинике. О, не психоаналитическую, это он мне дал ясно понять! Но у меня есть друзья среди врачей, которые, надеюсь, будут направлять ко мне пациентов. – Он посмотрел на Зигмунда с робкой улыбкой. – Конечно, лишь после того, как другие методы лечения окажутся безнадежными! С вашего разрешения я образую Психоаналитическое общество и стану проводить встречи у себя в Берлине, как вы их проводите здесь уже пять лет.
Зигмунд сердечно одобрил намерения гостя и затем сказал:
– Если я назову вас своим учеником и последователем, то, полагаю, это не устыдит вас и в этом случае я смогу оказать вам содействие. Часто пациенты из Германии нуждаются в помощи, а у меня не было никого, к кому я мог бы их направлять. Теперь буду рекомендовать вас.
Карл Абрахам обладал светлым, спокойным характером. Насколько мог понять Зигмунд, у него не было скрытого опасения или смущения. Зигмунд пытался предостеречь Абрахама относительно противодействия и отторжения нового метода, с которыми, возможно, тому придется столкнуться. Абрахам спокойно выслушал рассказ Зигмунда о прожитых им бурных годах, затем ответил уверенным тоном:
– Несмотря на возражения и нападки противников, – я много читал об оскорблениях, обрушивавшихся на вас на конгрессах психиатров и в печати, – я все еще верю, что если смогу в Берлине спокойно поспорить с самыми яростными из оппонентов, то, видимо, мы найдем почву для согласия.
До того как Марта позвала их на семейный обед, они успели обсудить ряд случаев, с которыми имел дело Зигмунд, и примененные им методы. Зигмунду стало очевидно, что Карлу Абрахаму, никогда не занимавшемуся частной практикой, было бы полезно несколько месяцев заняться аналитической подготовкой, но вопрос об этом так и не встал, и Абрахам должен был вернуться в Берлин. Обладая большой проницательностью, он хорошо воспринял беседу, которую Зигмунд не без умысла превратил в семинар.