Страстный пилигрим, Шекспир Вильям

Страстный пилигрим

Шекспир Вильям

Когда она клянется, что верна, Я верю ей, хоть знаю — ложно это. Пускай юнцом сочтет меня она, Не выученным всем обманам света. Мне льстит казаться юным перед ней, Хоть знаю лет моих оскудеванье; С улыбкой внемлю лжи ее речей, Любви проступкам не даря вниманья. Что я уж стар, могу ли ей сказать? В своих летах любимой как сознаться? Любви не нравится года считать, И лестью ей отрадно украшаться. Я лгу, неправду милая твердит, — И так обман взаимный нами скрыт.

Есть

две любви, два духа у меня — Отчаянье мое и утешенье. Мой демон — это черная жена, Мужчина белокурый — добрый гений. Чтоб в ад меня увлечь скорей, дух черный Склонил к разлуке светлого со мной И, красотой своей маня упорно, Старается, чтоб стал и он иной. Быть может, он погиб уже; но я, Подозревая лишь, не дам в том слова. Друг с другом и со мной они друзья; Но добрый дух, боюсь, в аду у злого. Я лишь тогда уверен буду в том, Когда злой доброго сожжет огнем.

Реторика ль очей твоих небесных, Что против доводов всегда сильна, Внушила нарушенье клятв известных? Но казнь за это мне не суждена. Обет касался женщин, ты ж — богиня, И, значит, клятвы я не нарушал. Обет мой был земным, а ты — святыня: Твоею благостью мой грех пропал. Обет — дыханье, а дыханье — пар. Когда ты солнцем надо мною встала, Впитала ты пары, как некий дар, — Моя вина твоей виною стала. Пускай моя! Глупей, желая Обет забыть, откажется от рая.

Раз у ручья Венера, сидя рядом С Адонисом, чья свежесть так нежна, Его маня, бросала взгляд за взглядом, — О, лишь богиня так глядеть властна! И, слух его чаруя нежной сказкой И прелестью смущая юный глаз, Она его касалась легкой лаской, Чтоб ласке той невинность поддалась. Но был ли он незрел для искушенья, Понять любви намека ль не желал, — Он лишь шутил в ответ на обольщенья, Поклевывал приманку, но не брал. Тогда пред ним богиня навзничь пала, Но он умчался прочь, упрямец шалый.

Любви презрев обет, как клясться мне в любви? Возможно верным быть, пленясь лишь красотою! И, клятву преступив, я верным был, пойми. Хоть стоек я, как дуб, склонюсь к тебе лозою. Ученье власть твоим передает глазам, Куда заключены все радости ученья. Тот знает, кто узнал твои красоты сам, Умеет — кто сумел воздать тебе хваленье. Невежда — кто посмел взирать без обожанья. Коль ценность есть во мне, так та, что я ценю И взглядов молнии и голоса сверканье, Что мне звучит, как музыка в раю. Прости, любовь моя, что райскому творенью На языке земном слагаю прославленье.

Лишь солнце выпило росу с полей И лишь стада под свежей скрылись тенью, Как Цитерея, в нежности своей От долгого сгорая нетерпенья, Ждет у ручья, под ивой, где порой Прохладой вод Адонис наслаждался. День знойным был, но стал сильнее зной В ее груди, лишь шаг его раздался. И он пришел, и плащ

с себя он снял: Нагим стоял на мураве зеленой. Взгляд солнца землю светом обливал, Но зорче был богини взгляд влюбленной. Ее узрев, он сделал в глубь прыжок; Она ж скорбит: «Зачем я не поток?»

Прекрасна, но изменчива она; Кротка, как голубь, но с душой лукавой; Светлей стекла но так же непрочна; Мягка, как воск, но жестче стали ржавой. С оттенком нежным бледная лилея, Прекрасней всех, но также всех хитрее. Как часто мне в любви она клялась И поцелуи клятвой прерывала! И, потерять любовь мою страшась, Как часто сказкой слух мой услаждала! О верности невинно мне твердила; Но клятвы, слезы — всё лишь шуткой было. В огне любви соломинкой горя, Она, как пук соломы, страсть спалила; Губила страсть, сама ее творя; Моля продлиться, прочь сама спешила. Развратница ль? Любила ль неизменно? Во всем скверна, ни в чем не совершенна.

О, если так же музыка близка С поэзией, как нежный брат с сестрою, То наша нежность будет велика: Ведь ты дружна с одной, а я с другою. Ты любишь Доуленда [1] ; иего игра Небесная на лютне — всем блаженство. Мне ж Спенсер [2] мил; так мысль его остра, Что без труда над всеми взял главенство. Ты — любишь лире Фебовой внимать, Божественной гармонии царице, А я — готов в блаженстве утопать, Когда один пост он, без цевницы. Одно у нас с тобою божество, И я в тебе боготворю его.

Придворный музыкант королевы Елизаветы, славившийся своею игрой на лютне.

Знаменитый английский поэт, старший современник Шекспира (1553–1559).

Прекрасным утром красоты царица ……………………………………………… [3] Бледней молочно-белой голубицы От страсти к отроку, что горд и дик. Едва она на холм крутой спустилась, — Адонис перед ней, со стаей псов. И вот к нему, любя, она взмолилась, Чтоб не ходил он дальше, вглубь лесов. «Однажды юношу я здесь видала: В бедро он вепрем ранен был лесным; Смотри, как раз сюда», — она сказала И обнажила бедра перед ним. Ран больше, чем одну, увидел он И, покраснев, в лес убежал, смущен.

В дошедшем до нас английском тексте недостает строки.

О розовый бутон, что раньше срока Уж сорван и увял еще весной, Померкшая жемчужина востока, Ты рано смерти срезана косой. Так слива, что дозреть еще должна, Порывом ветра с ветки сорвана. Я плачу о тебе, хоть в завещанье Тобою упомянут я не был. Но наделен я свыше ожиданья, — Ведь ничего себе я не просил. Друг милый, о пощаде я молю: Ведь получил я — нелюбовь твою.

1 2 3

Комментарии: