Страстотерпицы
Шрифт:
Олег тоже смотрел на него. Задернув ткань задника, он стремительно пошел к ней. Она побледнела, ей показалось, что он сейчас ударит ее. «За что?» – с ужасом думала она, глядя на его ожесточившееся лицо. Спокойно и медленно Олег попросил у нее денег.
– Откуда ты его знаешь? – так же шепотом спросила Тюлькина.
– Я его не знаю.
– Пой, пташка… Не стыдись. А голенькие из лесу выходили.
– Ты бы лучше лапу зайца подшила. Тебе, кажется, платят за ремонт!
– Тихоня! Все вы тихие такие. Смотри-ка, в лагерь приперся.
– Ладно, познакомлю, – равнодушно пообещала она и отошла.
Пока складывали ширму, собирали кукол и декорацию, Виктор стоял вдалеке, у двери, молча наблюдал за всеми. Анна часто ловила его взгляд, но не отвечала.
– Я на газике, – добродушно сказал Виктор, подходя к ней. – Свободен. Сопровождать тебя буду…
– Да, – обрадовалась Тюлькина, вертевшаяся подле. – Я не люблю автобусов. А сегодня прямо тошнит. Может, вы и меня сопроводите…
– Ну, садитесь, – улыбнулся Виктор, – места всем хватит.
Олег подошел к ним, пошарил по карманам, спросил:
– У тебя закурить есть?
– «Прибой».
– Давай «Прибой».
Олег долго мял папиросу в руках, молча прикуривал.
– А ты? – через голову Олега тихо спросил Виктор Анну. – Поехали с нами?
Олег резко выпрямился, долго смотрел парню в лицо.
– Ну и дрянь же… ты куришь, мальчик, – отчетливо сказал он.
– Я привык, – отмахнулся Виктор и тихо повторил: – Аня, поехали…
Выехали из лагеря в полдень. В автобусе духота. Сомлевшая Заслуженная тяжело отвалилась на спинку, закрыла глаза, словно задремала. Олег следил через боковое зеркальце шофера за газиком, пылившим сзади. Анна молча смотрела в окно на сквозной белый березняк вдоль дороги, на небо, которое совсем, казалось, отстранилось от земли. Воздушное, высокое, без облаков и птиц, зрелая, живая синь.
Анна закрыла глаза и грустно подумала о том, что устала. Бросить бы все к чертям, выбраться из этого пекла, склочного бестолкового напряжения и просто належаться на земле, насмотреться в небо.
– Благодать без Тюлькиной, – вздохнув, заметила Егорова.
– Тишина.
– Кадрит наша Тюлькина, – весело ответил Валерка.
– Муж ей покадрит, – ковыряя спичкой в зубах, забасил Гомолко. – Я вот приеду, с ним посовещаюсь.
– Вот философия у мужиков. – Антонина быстро повернулась к нему: – «Тебе удалось?» – «Нет». – «И мне не удалось». – «Значит, сучка».
Она засмеялась в лицо Гомолке быстрым ядовитым смешком.
– Не везет тебе, Гомолко, с бабами. Бодливой корове Бог рог не дал… Ой, как есть охота. Носимся целые дни по лесу, как псы…
– Все хотят.
– Вам бы, Антонина Федоровна, следовало с собой завтрак брать, – осторожно посоветовал Венька.
– А вам бы, – спокойно отчеканила Антонина, – Вениамин Борисович, следовало головой думать, особенно когда вы расписание составляете. Это, извините меня, мякиной думалось. По три спектакля в день. И вообще, почему, если у вас дыры в голове,
– Вы же знаете, что плана нет у нас. – Венька заерзал на сиденье.
– Нет плана у вас, уважаемый. Вы его хоть из пальца высасывайте. А мне нужны нормальные условия для работы. Вы за это деньги получаете?
– Ну хватит, с утра одно и то же, – поморщился Валерка.
– Гриб! – приоткрыв глаза, воскликнула Заслуженная. Веня, гриб у самой дороги. Подберезовик.
– Почему? Там и осина рядом.
– Нет, это подберезовик. Беляшок. Ох, какой крепенький…
– Балаган, а не театр. – Антонину уже трудно было остановить.
Анна посмотрела на нее и вспомнила, кого напоминает Антонина, когда бывает озлоблена. Свою собачку Белку – японскую крохотулю с круглыми блестящими глазами.
– …Каждый себе хозяин. Что хочу, то и молочу.
– Я бы попросил вас помолчать, – глядя в боковое зеркальце, лениво выговорил Олег. – Вы мешаете коллективу отдыхать.
– А вы мешаете ему работать!
– Молчать! – взорвался Олег. Анна, вздрогнув, отшатнулась от него.
Антонина обрадованно и коротко хохотнула. Потом с торжеством ткнула в него остро отточенным, блестящим ногтем.
– Видали Держиморду!
– С тобой взбесишься, – осторожно поддакнула Олегу Егорова.
– Это называется – распоясаться. Олег Иванович у нас имеет к этому склонность.
– Молчать! – сорвался до визга Олег.
– Слышали! Толя, останови автобус… Я выйду… – Антонина подошла к шоферу.
Автобус ширкнул, останавливаясь.
Антонина, высоко подняв голову, медленно проплыла мимо сидений, щелкнув замком сумки на плече, вышла.
К открытой дверце подлетел Виктор.
– А ты? – позвал он Анну.
Олег клешней вцепился ей в запястье руки.
– Сиди, – процедил сквозь зубы.
– Ой, гр-и-б! – протяжно заворковала за окном Антонина. – Какой гриб! – Антонина тонко выгнулась в спине и с легкостью девочки прыгнула через рытвину к траве, присела, изящно склонив головку.
Заслуженная, приоткрыв один глаз, следила за ней сквозь стекло.
Черная россыпь волос закрыла лицо Антонины, пока она срезала перочинным ножичком подберезовик. Сияющая, принесла к автобусу высокий на крепкой серой ножке гриб.
– Чихала я на тебя, слизнячок! – с небрежной простотой, сунув голову в дверцу автобуса, сказала она Олегу и, заметив его побелевшую клешню у жены на запястье, добавила: – Бабу за руку не удержишь…
Анна с силой отцепила свою руку.
– Ку-да! – угрожающе тихо протянул он.
– Да пусти ты. – Она встала и пошла к дверце.
В машине Виктор вопросительно поглядел на ее запястье. Она не ответила. Он поправил волосы на ее щеке…
Иногда по дороге открывались сияющие ромашковые поляны, чисто пятнившие подрагивающий от жары воздух. Лесочки в этих местах проплывали все больше березовые и осиновые, просторно живущие, молодо шумели на ветру.