Стратегическая разведка ГРУ
Шрифт:
У дверей его, словно пуля в затылок, догнала вторая часть недосказанной командирской фразы:
— … Готовься к трибуналу.
Владимиру показалось, он ослышался. Остановился, словно споткнулся, оглянулся, не веря ушам своим.
Комполка уже стоял за столом во весь рост.
— Тебе повторить? — зло бросил он вдогонку.
Повторять было ни к чему. Лейтенант дернул дверь и вырвался на улицу. Хотелось бежать подальше от этой землянки, да ноги не несли, хоть убейся.
Едва доковылял до расположения своего взвода, опустился на
Стрельбицкий чувствовал, нутром чуял — командир сказал такое не ради красного словца. За эти месяцы боев он нагляделся всякого. На войне командиры быстры на расправу, долго не разбираются, к стенке — и готов.
Обида заполняла сердце. Ведь вроде и не за что его под трибунал. С первого дня войны от немца не бегал, воевал честно и даже, как говорили ему в политотделе дивизии, вручая карточку кандидата ВКП(б), храбро и умело. Эти слова он не сам себе приписал.
«А-а, — с горечью подумал Владимир, — слова к делу не пришьешь». Да, но перед тем как его приняли в партию, был бой, и если бы не та бутылка с горючей смесью.
Лейтенант вспомнил немецкие танки, выкатившиеся на опушку леса, и их взвод, в оцепенении замерший в окопах. Он тогда, как загнанный волк, почуял настроение стаи. «Надо что-то сказать им, крикнуть, — подумал Стрельбицкий, — иначе побегут».
Да и как не побежать, ни тебе артиллерии против танков, ни ружей противотанковых, по две бутылки «коктейля Молотова» в руках и все.
— Не дрейфь, ребята, — заорал он что было сил. — Приготовиться к атаке! И сам выполз на бруствер окопа.
Направо-налево не смотрел- боялся, что никто не встанет за ним. Глядел на танк. Полз, бежал, упал. Метнул, что было сил, одну бутылку, вторую. И тут же услышал крик своих ребят: «Ура! Горит!» Увидел, как вспыхнуло, заиграло пламя на броне.
Танк словно уткнулся в невидимую преграду, остановился, медленно развернулся и стал уходить. За ним следом второй, третий.
К лейтенанту сбежались солдаты его взвода, поздравляли, радовались, хлопали по плечу. А через неделю на партийном собрании его приняли кандидатом в партию, и, вручая карточку, те самые слова, про храбрость и героизм сказал комиссар дивизии.
Но это было вчера. А сегодня ночью со своими орлами-разведчиками он совершил такое, чем, выходит, заслужил трибунал.
«Черт, — выругался Стрельбицкий, — знал бы, застрелил бы этого фрица собственной рукой. А то мучились, тащили собаку всю ночь по болоту…»
— Ты чего, командир, сам с собой разговариваешь? — услышал Владимир голос своего лучшего разведчика Копылова. Тот подошел., присел рядом.
— Да заговоришь тут. Завоешь волком. — махнул рукой с досады Стрельбицкий.
— Что, круто забрал комполка?
— А круче не бывает. Обещал под трибунал отдать.
— Это он для красного словца, товарищ лейтенант, — успокоил разведчик.
— Эх, Копылов, Копылов, хотелось бы верить.
Они замолчали. Копылов был правой рукой лейтенанта. Это он бесшумно подобрался и оглушил немца
— Знаешь, командир, — сказал Копылов, — история, конечно, не приятная. Лопухнулись мы. Но ведь не преступление это. Разберутся. Ну, посуди сам, в чем мы виноваты?
— Судить, друг мой Копылов, буду не я. Нас ведь в другом подозревают, понимаешь, — бросил Стрельбицкий. — И самое тяжкое — не верят ни хрена.
— А я думаю что, комполка с его трибуналом — полбеды, особистов боюсь. Вот беда. Злые ребята, в каждом изменника видят.
— Так на то они и особисты, — развел руками лейтенант. Копылов в ответ на это промолчал.
Владимир и сам знал: от особистов доброго не жди. Приходилось с ними сталкиваться.
Как-то в одном из боев удалось подбить два немецких танка. Фашисты бежали, бросив машины, и он сумел под огнем забраться внутрь танка. Товарищи по взводу залегли поблизости. Каково же было их удивление, когда из люка танка показалась головка сыра, потом вторая.
Запасливые немцы сыр возили с собой. Он оказался хорошей добавкой к питанию взвода. Ведь кормили тогда скудно, в лучшем случае кашей-перловкой, а тут такое богатство.
Нашел лейтенант в боевом отделении и десяток наручных часов. Раздал сослуживцам, взял себе. Однако уже на следующий день о часах прознали в особом отделе. Ну и предстал лейтенант пред ясными очами «особняков». Сначала расспрашивали, что да как, а потом едва судилище не устроили, мол, мародерство, грабеж. На что Стрельбицкий резонно ответил: во-первых, с мертвых часы не снимал, достались они в качестве трофея, во-вторых, не прикарманил, не зажал их, раздал разведчикам, и себе взял всего одни.
Однако особисты не унимались, требовали вернуть. Только не понятно, вернуть им, в особый отдел, или в немецкий танк назад отнести.
Сгоряча он сдернул часы с руки и запустил в дальний угол комнаты, где его допрашивали. Такой поступок явно не понравился представителям особого отдела, но, как говорят, тогда обошлось.
А теперь? Теперь все оказалось намного сложнее. Прав был Копылов. На следующий день в полк по душу комвзвода разведки Стрельбицкого прибыл майор-особист из штаба дивизии. И вскоре Владимир уже стоял перед ним, как Сивка-Бурка из старой сказки.
— Рассказывай, лейтенант… — Майор, не торопясь, закурил папиросу, затянулся всласть. — Только я тебе не комполка. Лапшу вешать не надо. Быстро расколю.
— А что тут колоть, товарищ майор, я и сам расскажу. Каждую ночь мы ходим в поиск. И каждую ночь нужен «язык». Только где ж его взять? Три дня назад в ходе наблюдения за передним краем противника обнаружили, что по нашим войскам с той стороны ведет огонь немецкая артиллерийская батарея. Определили, что находится она километрах в трех от нас.