Страж государя
Шрифт:
За сенником проходила самая настоящая репетиция ансамбля русских народных песен и танцев: старик Вьюга являлся художественным руководителем этого самобытного коллектива и главным режиссером — в одном лице.
— Ты, Санюшка, сегодня сам на себя не похож! — недовольно сетовал старик, мотая седой бородой. — Варёный какой-то, прямо. Твой выход — на восьмом коленце, — кивнул головой в сторону ложечников, возглавляемых хмурым Фомой, одно ухо которого было гораздо больше другого. — Восьмого! Считать разучился? И рука… Кто так при поклоне машет рукой? Ты же не
— Ну, извини, старинушка! — оправдывался Егор, пальцем показывая на свою щёку, за которой снова находился войлочный катышек. — Зубы с утра ноют, проклятые! Спасу никакого нет…
Через два часа за сенник пожаловал сам Франц Лефорт. Опираясь на массивную трость, послушал некоторое время, достал из кармана камзола часы в круглом позолоченном корпусе, щёлкнул крышкой, замахал рукой:
— Всё, завершайтесь! Через час царь Петер будет здесь! Переодевайтесь, живо, живо! Всем надеть синие порты и лазоревые рубахи. Те, что петушками расшиты… Живо, живо! И никаких лаптей мне! Всем надеть сапоги! Высокие кожаные. В батоги всех, неучи!
Стемнело, в доме зажгли длинные и толстые свечи, на улицах ярко загорелись масляные фонари — под стеклянными колпаками.
Возле высоких Лефортовых ворот послышались громкие крики, смех, звонкий разбойничий посвист.
— Стоять! Стоять, кому говорено! Стоять! — раздался басовитый юношеский голос, тут же, впрочем, сорвавшийся на звонкий фальцет. — Открывайте ворота, лентяи! Быстрее! Принимайте великого посла от еллинского бога Бахуса!
Егор и Вьюга бросились к воротам, мгновенно развели створки в разные стороны.
Во двор въехала низенькая позолоченная карета на резных колёсах, в которую была запряжена четвёрка здоровущих чёрно-белых свиней. Из окошка высовывалась чья-то красная испитая физиономия с мочалом (вместо парика) на голове. Рядом с каретой с вожжами в руках, вышагивал рослый юноша в немецком платье и пышном рыжеватом парике на голове, с редкими «кошачьими» усишками над верхней губой. Юноша выглядел каким-то неловким: непропорционально длинные, «журавлиные» ноги, длиннющие руки, узкие плечи. Сразу было видно, что зеленоватый кафтан с чёрными отворотами его обладателю откровенно мал, а рыжеватый парик, небрежно сбившийся на сторону, — так же откровенно велик. Юнец явно смущался, напуская при этом на себя бесшабашный и весёлый вид. Петру можно было смело дать лет двадцать с небольшим, хотя Егор точно знал, что царю совсем ещё недавно исполнилось только пятнадцать.
Пётр открыл дверцу кареты, за воротник заячьего тулупа вытащил наружу пожилого, благообразного и низенького человечка, сильно толкнул его в спину, отчего человечек, пьяный до изумления, тут же повалился на колени. «Никита Зотов! — узнал Егор. — Царёв воспитатель, пёс верный, человек правильный!»
Многочисленные обитатели Кукуйской слободы, собравшиеся перед парадной дверью коттеджа Франца Лефорта, подбадривающе захлопали в ладоши.
— Это очень весёлая шутка, мои добрые господа! — громко заверил всех присутствующих
— Мейн либер генерал, я привез тебе великого посла с великим виватом — от эллинского бога Бахуса! — чуть заикаясь и бешено вращая круглыми глазами, заявил юноша. — Мит херцлихен грус… Сиречь, бьет челом… Свиней и карету шлет в подарок…
Лефорт, подняв высоко вверх руки, громко захлопал в ладоши, залился веселым и беззаботным смехом:
— Какая замечательная и весёлая шутка! Мы, глупцы, думали поучить его забавным шуткам, но он ещё сам поучит нас шутить… Эй, музыканты, марш в честь бахусова посла!
За кустами жасмина слаженно ударили барабаны и литавры, громко заиграли трубы.
Пётр облегчённо вздохнул и довольно засмеялся… Лефорт взял царя под руку:
— Прошу проследовать в мой скромный домик! Откушать, что Бог послал, как вы, русские, любите говорить! А потом будут танцы до упада! Позвольте, герр Петер, познакомить вас с очаровательной и прелестной Анной Монс, дочерью почтенного виноторговца Ивана Монса. Анна — самая красивая девушка нашей слободы!
Анхен склонилась в почтительном полупоклоне, демонстрируя свои оголённые белоснежные плечи и великолепную полную грудь — в очень откровенном декольте…
Лефорт взмахнул рукой, грянула русская плясовая, Егор пошёл вприсядку, отбивая подковами каблуков звонкую дробь, — с переворотами и подлётами, завертелся юлой…
Гости прошли внутрь дома, расселись за заранее накрытыми столами.
— На улице будь! — краешком рта строго приказал Егору Лефорт. — Стой у открытого окна, посматривай и не зевай… Жди нужного момента!
Оркестр без устали наигрывал плясовые мелодии: русские, немецкие, совершенно непонятного происхождения. Пары кружились в плавных менуэтах, скакали в весёлых ритмах удалой польки. Над столами клубился табачный дым, спиртное лилось нескончаемой рекой…
Егор, наблюдая, не отходил от раскрытого окна. Пётр явно захмелел, глупо и смущённо улыбался, сильно прижимаясь своей длинной ногой к крутому бедру Анхен. Девушка громко и заливисто смеялась, многозначительно и развратно подмигивая царю. Процесс развивался в соответствии с тщательно разработанным планом…
Наконец на крыльце забелела пышная юбочка Анхен.
— Алексашка, ты здесь? — раздался громкий шёпот.
— Здесь!
— Я пошла к себе. Не зевай! Жду тебя с этим малолеткой… До чего же противный типус! Он, похоже, даже зубов никогда не чистит! Доннер веттер!
Петр выбрался на свежий воздух минут через двадцать пять, недоверчиво огляделся, пошатываясь, подошёл к высокому кусту сирени, помочился, пробормотал себе под нос:
— Где же теперь искать эту чертовку сисястую? А? Сбежала, ну надо же…
— Я провожу, государь, если хочешь! — подал Егор голос, выходя на свет, падающий из открытого окна. — Она недалеко тут живёт, да и папенька ейный у герра Франца пьянствовать изволит, так что — не помешает…
— Ты кто таков будешь?
— Алексашка я, Меньшиков, денщик Лефортов!