Страж неприступных гор
Шрифт:
— А как прилично называется говно? Я понятия не имею.
— Помет.
— Помет — это у чаек, а то, что я узнал, — одно говно! — Китар наконец потерял терпение. — Здесь остались какие-то старые жабы, толпа ревущих от голода недоносков да, может, с десяток мужиков, и все обосравшиеся со страху. Женщины ни одной, всех позабирали, а те, что остались, уже воняют. Правда, одну я нашел, уродина и вот с таким животом, видимо, им даже дотронуться до нее было противно. Прекрасная Риди хуже самой черной заразы, жизнь на этот остров вернется лет через сто. Куда идем, братец? Это ты командуешь эскадрой, не я.
Броррок никак не мог быть братцем Китара. Ни одному мужчине на свете не хватило бы мужской силы на столь долгое время, чтобы дать
— Тот управляющий точно ничего не знает?
— Нет. Я приказал его повесить, но он все равно ничего не сказал.
— Но его повесили?
— Какое там, я его просто пугал. Не повесили.
— Нехорошо. Зачем кому-то знать, о чем мы его спрашивали?
— Если хочешь, сам его повесь.
— Что, боишься немного Слепого?
— Я ничего не имею против Раладана. И мне нужен его порт.
— Пусть будет так. В таком случае, мой мальчик, мы идем в Громбелард.
— Это же на краю света.
— Да что ты… Немногим дальше, чем до твоего Армекта.
Китар ткнул пальцем за спину:
— На «Колыбели» у меня есть карты, я велю их прислать, перерисуешь себе. Громбелард — значит, Лонд, поскольку других портов там нет. До Лонда втрое дальше, чем до «моего Армекта».
— Хорошо, хорошо… Но, видишь ли, ничего лучше мне не придумать. Тюлениха уже была в Лонде, года два назад. Ее банда с «Гнилого… тьфу!., трупа» сожгла в Лонде целый район…
— Я слышал, все слышали.
— Она была там с посланником, со старым Таменатом.
— И что с того?
— Ничего, — согласился старик. — Но это все, что приходит мне в голову. Когда-то у нее были некие дела в Лонде, и она была там вместе с посланником. Теперь за ней охотятся… в общем, посланники. Может, одно как-то связано с другим? Они сказали, будто она что-то у них украла, и речь идет о том, чтобы она не крала дальше. Где можно что-то украсть у посланников? В Громбеларде. А она, как мне кажется, была там однажды. Именно в Лонде. Куда нам и следует отправиться, сто тысяч шлюх.
Китара его слова, похоже, не слишком убедили.
— Ладно, пусть так, — все же сказал он и встал с кресла, ибо дела обстояли так, что благодаря договору с Брорроком он уже приобрел немалое состояние за самую простую работу во всей его жизни и должен был получить еще столько же (старый хитрец не любил платить вперед). — У нас есть договор — я с тобой, пока ты не найдешь Слепую Тюлениху Риди. А когда найдешь, я забираю свое золото и смотрю, что дальше. Если договоритесь — можем снова что-то обсуждать, я с радостью заработаю еще немного, лишь бы за что-то умное. Не договоритесь — меня больше нет.
— Если только эта грязная Тюлениха не накинется на нас ни с того ни с сего! — напомнил Броррок.
— Если только, братец, — кивнул Китар и вышел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Три парусника
9
В трюме кончилась водка. Последнюю бочку, оставленную на черный день, Мевев держал возле своей койки, даже чуть ли не спал, положив на нее голову. Оставалось еще благородное красное вино, но — терпкое и противное, к тому же слабое — оно было по вкусу только капитанше; команда пила эту жидкость с неописуемым отвращением. Тем не менее парни из вахты на палубе, которым вина не дали — поскольку хотя бы полтора десятка трезвых на корабле должно было оставаться, — с завистью и даже с ненавистью взирали на счастливых дружков, которые пели, плясали и развлекались с девушками. Во время боевого похода каждому полагалась кружка водки ежедневно, однако возлияния были редкостью; капитанша позволяла выпить самое большее раз в неделю — так что иссушенные моряцкие глотки требовали выпивки. На крайний случай могло сойти и вино.
Качало не слишком сильно. В просторной каюте под кормовой надстройкой, где кроме капитанши
— Ви-на-а-а!!!
Послушно, хотя и с немалым трудом поднявшись на ноги, офицер взял кувшин, пролив немного на стол, побольше на пол, а еще больше на подбородок и грудь капитанши, хотя кое-что попало и в рот. Краем кувшина он едва не выбил ей передние зубы, за что получил пинка — настоящего, не притворного, — после чего, обидевшись, сам выпил остальное, не обращая внимания на сыпавшиеся из уст капитанши проклятия и угрозы.
Выпив, он тут же лишился чувств и крепко уснул возле прибитого к полу стола, храпя и то и дело странно вздрагивая.
С палубы доносились три разные моряцкие песни. Матросы ревели «Потаскуху», а также «Таверну на Гарранах»:
Хороший мужик был старый Хагар, Вроде корчмарь, но честная морда. Если нет медяка — пива давал, Черствую булку засовывал в торбу. Эй, старый, старый Хагар, То был отличный мужик, Как попадешь в какую-нибудь На Гарранах таверну, То в память о Хагаре (В память о Хагаре!) В память о нем пива хлебни. Был когда-то Хагар неплохим капитаном, Знал мели и рифы среди морей, И моряков кормил хорошо — на голодных Просто смотреть он не мог, и все! Эй, старый, старый Хагар…На фоне двух песен слышалась третья. Моряки мрачно пели «Имперских»:
В чем я виноват, что на корабль меня взяли С парусом серо-голубым? Сперва споили, задурили, Потом избили, принудили Работать на гвардейце стражи морской. Там капитан на матроса и не глянет. Армектанский солдат — это кто-то! А моряк — что моряк? Моряк — для черной работы И пусть пасть лишний раз не раскрывает!