Страж неприступных гор

Крес Феликс В.

Когда-то у него уже была такая маленькая звездочка — но погасла.

Устланная пуховой постелью колыбель стояла в нише под окном, через которое лился желтый солнечный свет. Увидев входящего в комнату супруга королевы, кормилица и пожилая нянька встали и поклонились. Нянька приложила палец к губам, предупреждая, что маленький наследник трона спит. Когда его королевское высочество осторожно подошел на цыпочках ближе, обе женщины улыбнулись. Они относились к нему доброжелательно, видя ежедневную заботу и искреннюю отцовскую любовь, никак не связанную с династическими планами, заботами о стабильности государства… Авенор склонился над колыбелью, сдерживая улыбку. Пятимесячное существо в короткой рубашонке до пупка

грелось в лучах солнца, сжав маленькие кулачки возле висков. Князь Зайчик, обычно податливый и не склонный к спорам, сумел, однако, настоять на своем, когда речь зашла об опеке над сыном. Он не позволял его перегревать, что было обычным делом в Дартане. В хорошую погоду маленький Левин постоянно пребывал под открытым небом, одетый лишь в легкую распашонку и шапочку для защиты от солнца; закутанные до самых глаз в одеяльца дартанские младенцы могли лишь завидовать наследнику трона благоразумного отца-армектанца. У отца находилось для сына и кое-что еще — ласковое прикосновение рук, шершавая мужская щека, касавшаяся гладкой детской щечки… Со стороны подобное казалось смешным — ибо дартанский магнат полностью вверял заботу о детях женщинам. Сын начинал для него существовать лишь по достижении «малого совершеннолетия», то есть возраста девяти лет. Став «альдеем» — маленьким мужчиной, — он переходил во власть родителя, который с этих пор должен был вовлекать его в два занятия — убийство зверей и людей. Ибо по-настоящему достойны дартанского магната-рыцаря были только охота и война, а в ее отсутствие — турниры.

Армектанская традиция была в этом отношении еще суровее. Однако вместе с тем в Армекте не стыдились любви к детям, в то время как в рыцарском Дартане подобное считалось делом плебейским, в лучшем случае женским.

Королева Эзена — о происхождении которой ходили самые разнообразные слухи — была воплощением королевы Роллайны, и в ее жилах тоже текла по крайней мере половина армектанской крови. Вероятнее всего, она была внебрачным ребенком старого властителя Буковой пущи, князя К. Б. И. Левина, который прибег к юридической уловке, вступив в брак с собственной дочерью, о существовании которой никто не знал. Только таким образом он смог передать ей состояние, положение, родовые инициалы и направить на путь к трону. Так, по крайней мере, говорили.

Однако, даже если королева действительно была наполовину армектанкой, она полностью по-дартански родила не сына, но наследника королевской короны. Она обеспечила непрерывность династии и была глубоко убеждена, что на этом ее роль пока заканчивается. На ребенка, рожденного от знатного, но нелюбимого и презираемого мужчины, ей не хватало терпения и времени. Конечно, она любила сына, но… Может, через несколько лет… Ведь князю предстояло обучиться королевскому ремеслу, для которого он был предназначен, а кто мог его этому научить, как не мать?

Следовало еще дать ему брата, чтобы никакое печальное стечение обстоятельств не перечеркнуло династических планов.

— Он поел?

— О… как медведь! — Молодая женщина улыбнулась, приложив руку к груди.

То было хорошее известие, ибо утром маленький князь плакал и не хотел есть.

— Его маленькое королевское высочество готов уморить голодом свою молочную сестру, — с шутливым упреком добавила кормилица, бросая взгляд на вторую колыбель.

— Этого мы ему не позволим, — заверил ее Авенор, глядя на румяное личико девочки, спавшей столь же крепко, как и мальчик. — Тебе не нужна… помощь?

— Нет, в самом деле нет, — покраснев, ответила она. — Я просто позволила себе пошутить, ваше королевское…

— Однако если это будут уже не шутки, немедленно сообщи мне. Ни ты, Ялма, ни твои дети никогда не будут голодать, обещаю, — серьезно сказал он. — Если что, всегда можешь прийти ко мне. Ты кормишь моего сына, и я никогда не скажу тебе, что у меня нет на тебя

времени.

— Спасибо, ваше высочество, — искренне ответила молодая женщина, поднимая взгляд. У нее были красивые глаза и симпатичное, хотя и довольно заурядное лицо.

— У меня есть… просьба, — сказал Авенор, выпрямляясь и глядя на женщин. — Когда моя супруга-королева придет поцеловать сына перед сном, не говорите… не упоминайте о том, что утром он не хотел есть. Конечно, если она спросит, — поспешно добавил он, — нужно сказать правду.

Пожилой няньке подобные «интриги» не слишком нравились. Но Ялма сказала:

— Да, ваше высочество. Князь наверняка не болен, просто хотел покапризничать.

— Я тоже так думаю.

Если бы стало известно, что наследник трона утром не ел, весь последующий день его мучили бы медики и какие-то старые клуши, готовые его «измерять», обвязывать ножки, давить на живот и совать в рот смоченные неведомо чем пальцы. Авенор считал, что подобным процедурам можно подвергать преступника в подземельях трибунала, но не несчастного ребенка, который осмелился ненадолго лишиться аппетита.

Князь Авенор, не будя сына, мягко поцеловал его в лоб, кивнул в ответ на поклон женщин и вышел.

В соответствии со старым обычаем при королевском дворе решению государственных вопросов были посвящены четные дни недели — в нечетные дартанские правители отдыхали. Подобное разделение было искусственным и соблюдалось далеко не всегда; в действительности четные дни отводились для официальных аудиенций и шумных церемоний, нечетные же для более деликатных и не подлежащих огласке дел. Порой доходило до абсурда. Делегация столичных продавцов воды с петицией, от принятия или отклонения которой ничего не зависело, могла рассчитывать на аудиенцию в тронном зале, наслаждаясь видом королевского пурпура и короны на голове правительницы. На следующий же день королева завтракала в обществе знатного господина из провинции, смотревшего на ее удобный домашний халатик и заплетенные в обычную косу волосы, который затем уносил с собой слегка запятнанный вином и чуть криво написанный документ, где говорилось, что торговая гильдия его города получает исключительные права на поставку сукна для отрядов королевской гвардии — то есть четырех тысяч всадников и такого же количества накрытых попонами лошадей, — а отряды эти сопровождали соответствующие службы… Короче говоря, по четным дням королева с немалой помпой принимала тех, кого ей приходилось принимать, в нечетные же лишь тех, кого она принять хотела.

Неуверенная и явно смущенная женщина из далекого Сейена просила продлить срок оплаты долга — просьба эта адресовалась не столько королеве, сколько княгине Сей Айе, госпоже Доброго Знака, самой богатой женщине Шерера. Ее королевское высочество знала, что просительница — мать хорошо известного расточителя, который мог прогулять и пропить любое количество золота, и вместе с тем весьма влиятельная особа в своих краях. Королева — или, скорее, госпожа Доброго Знака — хотела взглянуть на должницу и лишь по этой причине не поручила дело своему казначею. Магнатку она приняла в покоях первой Жемчужины, поскольку именно там в этот момент находилась.

Высокородная, но слегка дикая провинциалка стояла перед полнотелой, но очень красивой женщиной, одетой в тяжелые парчовые одежды и сидевшей в мягком кресле. Босыми ногами она небрежно опиралась на обнаженную спину невольницы. Именно невольница разговаривала сейчас с просительницей. Голос звучал слегка неотчетливо, так как лежащая склонялась щекой на руку и не поднимала головы.

— Ваше высочество… Ведь ты же прекрасно понимаешь, что эти деньги пропали навсегда. Твой сын ни во что их не вложил, но потратил на девок и пропил. Очередное продление? Попроси лучше, госпожа, о списании долга. При некоторых условиях… это вполне возможно.