Стражи цитадели
Шрифт:
Когда принц вернулся на закате, он принес сверток льна и маленький кожаный ящик. Я ел что-то, что дал мне Барейль, и предложил поделиться. Принц покачал головой.
— Пока не могу. Из-за той дряни, которой нас кормили, — серого хлеба. Что бы я сейчас ни съел, от всего мутит. Потом придется с этим разобраться.
Он положил сверток и ящик.
— А сейчас мы должны позаботиться о Герике. Зажги лампу, будь любезен.
Я так и сделал.
— Это будет нелегко, Паоло, — сказал он. — Тебе придется подержать его, чтобы он не дергался. Я попытаюсь снять его
— Он спас мне жизнь там. И не раз.
— Мне тоже.
Он сел возле молодого господина и открыл ящик. Я знал, что в нем. Там лежали инструменты, с которыми принц вылечил мою ломаную ногу и исправил другую, да так, что я больше не хромал вовсе. Я надеялся, что для сына он сможет сделать не меньше.
— Запомни, пока я не скажу тебе, что все в порядке, ты не должен прикасаться ко мне, когда мы окажемся, связаны и я произнесу молитву. Если понадобится помощь, зови Барейля. Он будет ждать снаружи.
— Можете мне верить.
Он сгреб в горсть мои волосы и покачал мою голову, улыбаясь.
— Я верю. Именно поэтому ты здесь.
Потом он встал на колени, вытянул руки и проговорил свою молитву, которой всегда начинал целительную магию.
— Жизнь, постой. Протяни руку…
Никто из нас не ожидал того, что произошло, когда он порезал руку молодого господина. Я такого ужасного вопля не слышал с той ночи, когда меня отправили в Зев'На, где зиды надевали ошейники на рабов-дар'нети. Принц выглядел так, словно ему нож воткнули в живот. Но когда я связывал им руки вместе, он крепко держал мальчишку, чтобы тот не поранился, пока мечется. Едва он затянул узел и договорил слова, молодой господин притих.
Я помню, как оно было, когда я повредил ногу и принц делал это же со мной. Белый огонь вспыхнул во мне изнутри, грел меня и успокаивал, и принц все время говорил в моей голове о том, как мои дела, чтобы я не боялся. Я надеялся, молодой господин чувствовал то же самое, но понимал, что с ним все гораздо хуже, чем сломанная нога или даже обе. Я не мог понять, как мы будем снимать маску. Она была частью его лица и срослась с ним. Меня мутило от одного взгляда на нее.
Прошло ужасно много времени. Принц закрыл глаза, и можно было решить, что он заснул, только лицо у него было такое же свирепое, как когда он дрался на мечах. Молодой господин затрясся и застонал, и принц сказал мне:
— Держи его, Паоло. Только не прикасайся ко мне.
Я так и сделал. Когда молодой господин немного притих, принц велел мне забрать сережку из его уха. Он была страшно горячая, когда я взял ее.
Много позже принц поднял правую руку и стал водить ею медленно-медленно вдоль краев золотой маски. Снова и снова он так делал, а потом стало заметно, что металл отслаивается от лица молодого господина.
— Разрежь повязку, — наконец сказал принц так тихо, что я едва расслышал, а когда я так и сделал, велел мне: — Притуши свет и держи наготове одно из полотенец.
Разумеется, это я сделал тоже.
— А теперь держи его руки, пока я снимаю маску. Осторожно. Пожалуйста, осторожно.
Я
— Возьми остальные полотенца и нарежь их на полоски. — Он едва мог говорить.
Я сделал, как он мне сказал, и мы обернули полоски полотна вокруг глаз молодого господина. Потом принц устроился в углу палатки, закрыл глаза и прижал сына к груди. Я высунул голову наружу и спросил Барейля, не принесет ли он чего-нибудь попить для принца. Я знал, что после всего этого он захочет пить, но не решился пойти сам, без разрешения принца.
Чашку с вином и флягу воды принесла госпожа Сейри. Она встала на колени около принца и спросила его, может ли он пить. Он открыл глаза, и это было здорово видеть, когда он ее узнал. Он глотнул воды и заснул, а госпожа Сейри просидела с ними всю ночь. Я ждал за дверью.
Прошла неделя, прежде чем мы что-то узнали. Еще три раза принц лечил молодого господина.
— Я не могу сказать, достаточно ли я сделал, — сказал он нам после последнего раза. — Думаю, власть лордов над ним закончилась, когда мы сняли маску и вынули из уха серьгу, но он не разговаривает… не отвечает на мои вопросы и никак не реагирует, когда я с ним. Вокруг некоторых частей сознания он выстроил такие стены, что я не могу их коснуться. Я не знаю, возвел ли он их сам, или же это часть того, что сделали с ним лорды. Все, что я могу, — это попробовать изгнать образы, которые не принадлежат ему, и исцелить то, что кажется поврежденным. Что же касается глаз… Там все еще что-то есть. Сможет ли он ими видеть, я не знаю.
Молодого господина никогда не оставляли одного. Хотя он просто сидел, не двигаясь и ничего не говоря, принц или госпожа всегда говорили с ним или держали его, пусть даже просто касаясь руки. Иногда я сидел с тем, кто присматривал за ним. Однажды ночью госпожа Сейри пришла в палатку и сказала принцу, что сегодня чудесная ночь с полной луной, какой они не видели больше года, ведь в Зев'На луны нет. Я сказал, почему бы им не пойти посмотреть на нее вместе, а я пока посижу с молодым господином и позову их, если что-то изменится. Я знал, что у принца и госпожи еще не было случая побыть наедине и поговорить. Они стеснялись, словно еще только знакомились, а не прекрасно друг друга знали.
Они согласились, так что я остался один с молодым господином. Я принялся рассказывать ему, как обычно, — о Данфарри, о том, как удивятся те, кто дразнил меня Ослом, когда увидят меня на здоровых ногах, если он когда-нибудь придет в себя, чтобы я смог отправиться домой, вот так.
— И что ты будешь делать, если вернешься? Деревенские лошади уже забыли тебя за столько-то времени, — это прозвучало так тихо, что я едва не прозевал.
— Ну, они помн… Черт! Это ты со мной говоришь или я — сам с собой?