Стражи Красного Ренессанса
Шрифт:
— Ja, das stimmt, — я снимаю солнцезащитные очки и ослепительно улыбаюсь.
На Гюльчатай — Доротею это действует самым неожиданным образом. Она краснеет. Оно и понятно: благодаря наномаску, я сегодня блондин с темно — голубыми глазами. Ты ведь, детка, всегда мечтала лечь под арийца, а у тебя из трахарей только чистокровные тюрко — ниггеры… комплексы… комплексы… куда ж без них?..
— Sie haben eine interessante Arbeit, — говорит она, пытаясь взять себя в руки.
— Arbeit macht frei, — отвечаю я.
Гюльчатай — Доротея смущается еще сильней. Знакомая любому почитателю свастики фраза. Мне начинает казаться, что каждый день перед сном
— Solche wie Sie wecken bei einiegen Erbostheit, — говорит она, извлекая паспорт из валидатора, — und bei anderen Bewunderung.
Мой ответ не заставляет себя ждать:
— Jedem das Seine.
Глаза ее слегка увлажняются, она медлит, будто желает что-то сказать, но не решается. Не сомневаюсь, что такие как я вызывают у нее не озлобление, а именно восхищение. Ну же, давай, ты же, полукровка, мечтающая о чистой расе, эмансипированная бабенка, предложи мне, Гюльчатай, свидание. Не лишай меня удовольствия отказать тебе в самой скабрезной форме.
Взгляд женщины скользит по моему плечу и останавливается на руке, на татуировке в виде тройного "К".
— Ku-klux-klan? — спрашивает она.
Я, не скрывая иронии, отвечаю:
— Nein, Kinder, Kirche, K"uche.
Лицо тюрко — арийки, у которой напрочь отсутствует чувство юмора, каменеет. Ну да, задел за больное, указал место. А ведь она совсем другого мнения о себе.
— Herzlich willkommen, — цедит она сквозь зубы, возвращает паспорт, и спешно удаляется.
Прощай, Гюльчатай, или как там тебя…
Открываются ворота, и я въезжаю в Закрытый Берлин. Это совсем иной мир. Чистый, стерильный, утыканный камерами наблюдения. На улицах автомобили, в основном на электродвигателях. Справа от меня что-то вроде сквера, засаженного вечнозелеными деревьями. Из-за генной модификации они не сбрасывают листву даже зимой. Слева пятиэтажки. Стены их покрыты специальным напылением, которое меняет цвет домов в зависимости от времени суток. Сейчас здания бледно — серого цвета, однако ночью они будут светиться, так что потребность в электрическом освещении улиц снижается. Дороги блестят — они моются спецсредствами. И, несмотря на октябрь, пахнет весной. Все те же вечнозеленые деревья испускают феромоны, благотворно действующие на человеческую психику. Такой вот элизий. Несмотря на упадок Европы, здесь до сих пор есть чему подивиться…
Внутри меня Роберта Джордана невольно теснит жлоб. Завистливая, мелочная, заносчивая в своей косности скотина. Она мне знакома. Более того она знакома каждому русскому человеку со времен Петра Великого, со времен Смуты, может быть, даже со времен Ивана Грозного… впрочем неважно. Эта внутренняя тварь в зависимости от обстоятельств и полученного в детстве и юношестве внушения либо верещит о говно — стране, сраной рашке, которую надо бы преобразовать до полного уничтожения, либо о великой духовности великого народа — богоносца, для которого татьба и мздоимство суть проявления этой самой духовности и патриотизма.
Выйду в поле, сяду посрать,
В поле сплошь одна благодать.
Ай, кудрявый лен да златая рожь,
А ты любишь Россию да срёшь.
Ну, как-то так…
Без всякой пощады я молниеносно рву внутреннего жлоба на части. Как говаривал товарищ Кашин, мы должны выдавливать из себя западника, мы должны выдавливать из себя антизападника, русские должны быть русскими без привязанностей и отвращения к чужим культурам. Впрочем, это касается и всех остальных
Да, я помню все свои сны: "…он благороден потому, что у него нет страстей".
Я останавливаюсь на перекрестке — в отличие от Нойкельна в Закрытом Берлине светофоры работают. На противоположной стороне улицы вспыхивает голографическое изображение. На сцене, в клубах огня и дыма отжигают гитаристы, а под ними беснуется темный людской океан. Это реклама метал — группы Red Guard. Они приезжают на гастроли в Германию и скоро будут в Берлине.
Полтора года назад неизвестно откуда возникшие парни буквально взорвали сперва советские, а затем и мировые топы. Ребята поют на разных языках, в основном, конечно, на английском и русском. Недавно они выпустили альбом, который называется, кажется, Hearts in Atlantis. Есть у них свои хиты, но также часто прохаживаются по каверам. Мне вспоминается такая строчка:
I see a black door and I want it painted red.
Ну, как-то так…
Весь голографический объем заполняет пламя, которое выплясывая и переливаясь бесчисленными оттенками красного, преображается в лицо солиста группы — Неистового Марко. Примерно год назад поклонниц Red Guard постиг неприятный сюрприз: Неистовый Марко женился на юной и прекрасной эмигрантке, вечной спутнице знаменитого солиста некой Жаклин Камбронн. Он даже посвятил ей песню на четырех языках:
Не нужны мне мулатки и не нужен мескалин,
У меня есть ред — метал и моя Жаклин…
Ну, как-то так…
В Германию, правда, Жаклин приехать не сможет, поскольку на девятом месяце…
Я подмигиваю голографическому Марко. На страже Конфедерации, брат! Ты все-таки перевелся во Второй отдел…
Загорается зеленый свет, я нажимаю на педаль газа, автомобиль трогается. Спустя минуту навигатор сообщает, что я свернул на Унтер ден Линден. Я и сам вижу. Слева и справа — вечнозеленые геномодифицированные липы, исторгающие райский аромат. А под ними прогуливаются улыбающиеся прохожие. Создается впечатление, что сейчас на дворе и не октябрь вовсе, а май. Вечный май. Впечатление портит разве что теплая одежда на людях. Думают ли они хоть иногда о том, что в километре от них существует стена, за которой начинается другая жизнь? Вряд ли. Нация ведь не разделена, как сто с лишним лет назад. Такое понятие вообще практически исчезло из европейского лексикона. Швейцарцы и финны не в счет. Теперь есть те, кому повезло и те, кому не посчастливилось оказаться в Закрытой зоне. Без национальности, без языка, без принципов, без прошлого. Что у них может быть общего? Впрочем, это не мои проблемы. У меня есть своя страна и своя миссия.
Я паркуюсь возле шестиэтажного дома, беру с заднего сидения чемоданчик и выхожу на улицу. Холод и терпкий аромат заставляют на мгновение растеряться. Все-таки есть нечто извращенное в липах, цветущих осенью. От такой противоестественности мозги напрочь отказывают. Да уж… это действует покруче любых масс — медиа.
Однако я беру себя в руки и неторопливо осматриваюсь. На здании, на рекламных щитах, на дорожных знаках, на деревьях, везде понатыканы камеры. Понятно, что я конкретно засвечусь и никогда больше не смогу посещать Германию. И не только ее, но и любую страну, где есть филиалы Всемирной Энергетической Корпорации. Но эта миссия — дело личной чести. После нее я стану куратором, после нее я могу получить даже орден "Серебряного воробья", и в мои обязанности не будет входить личное участие в выполнении заданий. Однако преференции — вовсе не самоцель.