Стражи Перекрестка
Шрифт:
Те растерянно молчали.
– Очень странные вещи… – Артем опасливо провел ладонью по простенку, где прежде висело зеркало. – И знаки странные… Не барабашит ли кто?
– М-да, – выдавил из себя Бурков. – Здравым смыслом такое трудно объяснить. Но на все должны быть причины – так в умных книгах пишут. Мария Викторовна, а звуков посторонних, необычных звуков вы не замечали? Например, звуков трубы или конского топота?
– Да что вы! Тихо у нас здесь. Район очень спокойный, и соседи хорошие, – заверила хозяйка. – Зеркало… жалко, конечно. Только на моей памяти такое первый раз. Не было здесь
Артем расстался с Бурковым без четверти семь. В животе, словно в море перед штормом, неприятно булькало и волновалось пиво с креветками. На душе тоже покоя не было. Домой возвращаться не хотелось, одновременно в родную квартиру тянула тайная сила, родственная любопытству, волшебному и опасному огню, бог его знает чему. Он постоял на углу возле минимаркета, послушал в пол-уха щебет молодых женщин с детьми, пошел по правой стороне улицы, поглядывая на балкон четвертого этажа и приоткрытую дверь, за которой, если верить Буркову, прятался барабашка. Один или всей семьей – уж слишком громкие звуки были утром.
«Мама дорогая, – мысленно произнес он на лестничной площадке, – спаси и сохрани меня от летающей посуды, прыгающих шкафов и кусающихся кроватей. Если уж дух завелось что-то, то пусть оно будет безобиднее тараканов, поскольку сам я в этой жизни кузнечик, и в дурдом попасть не хочу».
Он тихо открыл дверь, замер, прислушиваясь. В квартире было тихо. Тихо, как в склепе. Только в открытое окно доносилось гудение проезжавших машин и музыка из ближнего кафе. Чуть успокоившись, Артем приступил к следующему этапу проникновения в собственную квартиру: наклонился и как никогда бережно снял туфель. Потом снял другой туфель. Поставил его на полку рядом с первым и тут краем глаза заметил шевеление в коридоре. Медленное, осторожное, ужасающее.
Словно получив пинка под зад, Семин мигом выпрямился. Хотел заорать и заколотить в стенку, но в ту же секунду узнал собственное отражение в зеркале.
Он перевел дух, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и укоризненно произнес:
– Артем Степанович! Артем Степанови-и-ич! Зачем же ты так меня пугаешь, сволочь!
Несколько осмелев, он погрозил себе пальцем и двинулся по направлению к кухне. Кухня сейчас больше всего заботила его, поскольку имелись веские основания полагать, что подлый и шумный дух поселился среди кастрюль и сковородок. Приоткрыв дверь, Семин оглядел стол, печку и мойку, на всякий случай принюхался и сделал отчаянный шаг босой ногой на кафельный пол.
Здесь было все по-прежнему: на стене безмятежно покоились фотообои с видом на лесное озеро, в мойке лежала грязная посуда, на печке стояла сковородка с мухой, трагически погибшей в свином жире. На столе был полный порядок: чашечка с недопитым кофе, пепельница с окурками, тарелка… И тут Артема втемяшило: он вспомнил, что в этой тарелке лежал надкушенный бутерброд. Совершенно точно он лежал там утром. Теперь же бутерброда не было. Это стало первым неприятным открытием. Наверное, любой другой на месте Семина запаниковал бы и ударился в истерику, но Артем Степанович лишь побледнел и, глядя на хлебные
– Кошки съели. Конечно, голодные соседские кошки. Через балкон забрались и слопали.
Он открыл холодильник и с удивлением обнаружил, что запечатанный прежде пакет с простоквашей вскрыт и наполовину выпит.
«Тоже кошки, – подумал Семин. – И салат нагло уплели. И колбасу с маринованными грибами. Стоп! – остановил он поток своих дедуктивных рассуждений и медленно осел на табуретку. – Какие кошки в новом холодильнике „Стинол“?!»
Пожевывая фильтр сигареты, Семин думал несколько минут. Путем непростых размышлений он утвердился, что кошки не могли так аккуратно вскрыть пакет с простоквашей, съесть салат и выудить из банки грибы. Это означало, что в квартире побывал кто-то другой: более интеллектуальный, изобретательный и нахальный.
– Ольга! – неожиданно решил он.
Эта мысль была спасительной. Ведь если предположить, что продукты с холодильника сбарабашились – пошли на корм шаловливому духу, то дальнейшие события в квартире становились слишком непредсказуемыми и опасными. Кто знает, чего следующий раз пожелает отведать неопознанное существо, оккупировавшее его жилплощадь!
Артем подошел к телефону и торопливо набрал нужный номер. В трубке раздавались томительно-длинные гудки, наконец, их прервал голос Ольги.
– Алло!
– Дорогая… – отозвался Артем. – Слышишь, дорогая?
– Чего тебе, Семин? Говори быстро – я «Прекрасную няню» смотрю.
– Послушай, это очень важно, – Артем выдержал значительную паузу и продолжил: – Говори только правду. Ты не пила сегодня простоквашу? Простоквашу из…
– Дурак! Из-за этого меня надо было отвлекать! – голос Ольги перестал быть благожелательным.
– Нет, ты послушай, Оль! Это очень важно! Может быть, от этого зависит моя жизнь! Ты из моего холодильника сегодня не брала пакет с простоквашей? Колбасу не ела с маринованными грибочками?
– Ну ты и нахал! Чего ради я должна ехать к тебе домой и лезть в твой холодильник?! У меня что, своего нету?! Грибочки маринованные! Сам, видимо, мухоморов объелся!
– Дорогая, это очень важно! Будь, пожалуйста, серьезной! У меня здесь такое твориться!
– Я и так серьезная! Дальше некуда! Я больше не собираюсь слушать твой бред! У тебя напрочь крышу снесло – обвинять меня, будто я лазаю в твоем холодильнике!
– Нет, ты послушай! Я тебя не обвиняю. Наоборот, было бы очень хорошо, если бы простоквашу и грибочки ты скушала. Гораздо лучше, чем кто-нибудь другой. А так получается, что у меня в квартире полтергейст.
– Идиот! – услышал Семин, дальше последовали короткие гудки.
Разговор с бывшей женой погрузил Артема в глубочайшее унынье, какое-то время он хотел еще раз позвонить ей и объяснить все более толково. Хотел попросить ее приехать прямо сейчас и остаться на ночь у него. Хотел, но не решился, понимая, что все его речи Ольга Ивановна будет воспринимать, как речи идиота.
Он вернулся на кухню, вытащил из морозилки две сосиски и поставил их варить. Пока они булькали на медленном огне, Артем смотрел блок местных новостей. Именно смотрел, поскольку его настороженный слух был занят только отслеживанием звуков, исходящих из кухни.