Стражи последнего неба
Шрифт:
— Вот, возьми пакеты с мусором, и не ленись, отнеси подальше, квартала за два, за три, а то завтра к ночи подожгут мусорки, объедки начнут вонять, и мы тут с тобой задохнемся.
— Все равно полный контейнер набросают, — ворчал Ярэах, — с соседних улиц придут. Не одни мы такие умные.
И приходили, и набрасывали. И в ночь с субботы на воскресенье вонь обнимала улицу скользкими тяжелыми лапами.
Государство Книги окончательно сформировалось, когда Ярэаху исполнилось семнадцать. Образованию автономии предшествовали долгие склоки в кнессете,
— На что вы жить станете?! — кричали им в ответ.
— Бог поможет, — отвечали те, кто витал в облаках.
— Не думайте, что мы вовсе не способны работать! — огрызались умудрившиеся удержать одну ногу на земле.
Первый блокпост появился посреди улицы Невиим, в нескольких кварталах от старой больницы «Бикур Холим». Бледные молодые люди с одухотворенными лицами и свисающими до плеч локонами пейсов дежурили у полосатого шлагбаума.
Полиция нравов. Первым делом они примостили «на границе» огромный красочный плакат: «На нашей территории живите по нашим правилам!»
Светские израильтянки, желавшие проехать напрямую в район Хар-а-Цофим, к университету несли с собой сумки со сменной одеждой.
Бледные стражи брезгливо хмурились, замечая просвечивающие в полупрозрачном пакете джинсы.
— Давай уедем! — предложил как-то Ярэах матери. — Попробуем прожить за границами автономии Книги.
Лейла-Двора грустно покачала головой:
— Там все чужое, страшное. И никто нас там не знает. А здесь хорошо ли, плохо, как-нибудь проживем. Я работаю, ты работаешь…
— Да разве это работа! — взорвался Ярэах, устроившийся уборщиком в отдаленной ешиве и трудившийся по двенадцать часов в сутки.
Он выезжал из дому первым автобусом, мужской двойкой, подходившей к остановке без пятнадцати шесть. Рядом с ним под навесом топтались три изможденные женщины, уезжавшие сразу следом за Ярэахом, в женской двойке.
Мужской автобус был почти пуст. Водитель кивал постоянному пассажиру как старому знакомому. Иногда, будучи в хорошем расположении духа, он протягивал ему свежую газету:
— Почитаешь в перерыве.
Ярэах улыбался, запихивал газету в пакет и тут же забывал о ней.
Он всегда предпочитал книги. В свободное время Ярэах пробирался в библиотеку ешивы, прятался между длинными пыльными полками, стараясь пробраться как можно ближе к разделу мистики и каббалы. Если это удавалось, он снимал со стеллажа «Зоар» (для начинающих, с комментариями) и углублялся в чтение. Через двадцать минут карманный будильник нудным писком возвращал его к действительности.
Ярэах вздыхал, запоминал страницу, аккуратно ставил книгу на место и отправлялся убирать помещения.
Домой он возвращался в бархатных летних сумерках или в пронизывающей зимней темноте часов в девять вечера. Лейла-Двора разогревала обед и мягко укоряла
— Их просто некуда ставить, — говорила мама, — у нас нет места для библиотеки.
Ярэах только улыбался в ответ и перекладывал книги в картонных коробках, любуясь своими сокровищами.
Он никогда не забывал истории, рассказанной ему в детстве странной старухой. Поразмыслив, он пришел к выводу, что незнакомка была безвредной сумасшедшей, каких немало бродило в религиозных кварталах.
Несколько раз Ярэах пробовал осторожно заговорить с матерью о семейном проклятии. Но она только отмахивалась и отнекивалась. Все разрешилось дождливой ночью месяца кислева, между вторником и средой. Ночи со вторника на среду традиционно считались недобрыми. Говорили, что великий рабби Ханина бен Доса, повстречав как-то на садовой тропке чертову бабушку Аграт бат-Махлат, запретил ей шляться по миру людей.
— Оставь мне хоть что-нибудь! — взмолилась чертовка. — Я же от скуки умру в преисподней!
— Хорошо, — согласился рабби Ханина, — оставляю тебе ночи на среду и субботу. Можешь гулять по пустым дорогам, сколько тебе вздумается.
Во всем государстве Книги улицы пустели с наступлением темноты во вторник и в пятницу. Оно и понятно: по пятницам все добрые люди сидят за шабатним столом, а после отдыхают после сытного обеда, а по вторникам — что ж, так уж повелось с тех давних времен, когда ярмарки проводились по понедельникам и четвергам, значит, крестьяне выходили в город в ночи, предшествовавшие этим дням. А возвращались, даже если задерживались, в ночи на вторник и пятницу. В ночь на среду дороги пустели.
Так вот, в холодную ночь Лейла-Двора выскользнула из дома, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить сына.
На кухонном столе она оставила записку:
Мне пора. Не жди меня и не ищи. На плите — суп и котлеты.
Я всегда тебя очень любила.
Старуха постучала в дверь через три дня после исчезновения Лейлы. Ярэах открыл дверь сразу. Он никогда ничего не боялся. Цели встретил незнакомку сдержанным гулким лаем.
Старуха по-хозяйски прошлепала к кухонному столу, оставляя за собой мокрые коричневые следы и подметая пол тяжелой юбкой.
Ярэах уселся на подоконник и выжидательно смотрел на гостью. Примостившийся у его ног Цели сдержанно ворчал, незнакомка явно не очень ему нравилось.
— Помнишь тот наш разговор? — спросила старуха.
Ярэах сглотнул и дернул головой.
— Вижу, помнишь…
Бабка была уверена, что раскаленный полдень и сказку о Персее этот мальчик запомнил навсегда.
— Долго я с тобой разговаривать не буду, — сказала она, — но должна тебе сказать, что время пришло. Завтра выйдешь за границу государства Книги, на нейтральную территорию и проведешь ночь в Геене огненной у стен Старого города, там, где когда-то приносили жертвы Баалу. И не забудь черную повязку.