Стрекоза летит на север
Шрифт:
– Не надо, – бросила Карина Филипповна и устремилась в глубь дома.
Нет, дом дедушки и бабушки Павла не был музеем… Музеем были вот эти царские хоромы… Даже в журналах я не видела такого… Золото и бархат, ковры и картины, широкие шкафы и тумбы (сияющие, отражающие свет хрустальных люстр и бра), тяжелые подсвечники, шторы, отливающие перламутром, светлый и темный блестящий паркет, изогнутая лестница с гладкими перилами, высокие потолки, на которых изображены какие-то девушки в покрывалах, ангелы, зеленые ветки, голуби… И зал размером с наше деревенское футбольное поле (не слишком подходящее сравнение
В таком доме невозможно жить. Ну, нормальный человек не сможет… Я притормозила, быстро сняла босоножки, опасливо оглянулась и припустила за Кариной Филипповной, почти поднявшейся на второй этаж.
Она остановилась около массивной красноватой двери, приоткрыла ее и спросила:
– Мама, можно? Мы приехали.
«Мы приехали, – мысленно повторила я и, кажется, стала меньше в два раза. – Сейчас меня съедят. Точно. Зажарят и съедят…» В эту секунду я подумала о том, что тетя Тома даже очень неплохая женщина: и пила немного, и материлась не каждый день, и все же никого не убила (хотя попытки были…). Я хотела обратно – подальше от этого музея! Я хотела вернуться в свой привычный мир, где на потолке трещины, а не полуобнаженные феи с арфами и лютнями.
Вот так я и зашла в комнату, в новую жизнь: в одной руке наволочка с вещами, в другой – коричневые босоножки с пришитыми через край ремешками и отклеивающимися подошвами. Волосы в беспорядке, глаза точно два чайных блюдца, губы сжаты, выцветшее платьице уныло висит на тощей фигуре… Я не вписывалась в этот сверкающий мир, я была инородным телом, не пойми откуда взявшимся и срочно нуждающимся в стакане успокоительного горячего чая.
Запах… Резкий, терпкий, почти удушливый… Мужской или женский? Теперь я знала – женский. Он первым встретил меня в комнате, окружил со всех сторон и проник в сердце.
За столом на стуле, как на троне, восседала седовласая женщина неопределенного возраста. Ее лицо, украшенное (именно украшенное!) морщинами вокруг глаз и губ, было спокойным, но глаза горели и требовали ответа на вопросы, которые еще даже не прозвучали. Она напоминала императрицу – уверенную, властную, не терпящую отказа ни в чем…
На свете бывают разные бабушки: одни варят варенье, другие пекут пирожки, третьи читают на ночь сказки… Или есть бабушки, совершающие все эти приятности разом. Моя же… О-о-о… Я округлила глаза еще больше, вдохнула, выдохнула и, сдерживая страх, мужественно выпалила:
– Здравствуйте!
– Ты просила, я привезла, – усмехнулась Кора, прошла к столу, развернулась и скрестила руки на груди. – Могу отвезти обратно. Но только завтра, я устала.
– Нет, – тихо произнесла седовласая женщина и проткнула мое худенькое тельце острым взглядом. Я, защищаясь, прижала тюк к ноге. – Как тебя зовут? – зачем-то спросила она, конечно же, зная и имя, и фамилию.
– Анастасия Ланье.
– Ланье не может так выглядеть! – Голос треснул и гневно взлетел к потолку.
Честно говоря, бывали времена, когда я выглядела и похуже, но, наверное, об этом не стоило говорить… Видели бы они меня после «пострига», устроенного тетей Томой в пылу гнева, – все пастухи завидовали мне,
– Кора, приведи ее в порядок. Я жду вас через два часа. Вещи выброси.
– Нет! – неожиданно для себя твердо и резко произнесла я. Видимо, росток силы отчаянно рванул вверх. Я ни за что не могла расстаться с маминой фотографией, ожерельем и шарфом Павла, да я бы (костлявый богомол) бросилась на амбразуру, защищая свое личное богатство! И я еще сама не знала, что могу вот так…
Кора наклонила голову набок, а брови бабушки изумленно поползли вверх.
– Ты говоришь мне «нет»?.. Браво! – Она засмеялась, и тяжелые, необыкновенно красивые бусы задрожали на ее груди. – Ты говоришь мне «нет»… Хорошо, твои пожитки останутся при тебе. Кора, займись этим… ребенком. Немедленно.
Когда я выходила из комнаты, до меня донеслось тихое, сухое и недовольное: «Почему же она похожа на мать, а не на Дмитрия… почему…»
Сначала мне выдали мягкую, шелковистую розовую пижаму и отправили в ванную. Я очень боялась, что ко мне приставят человека, который должен будет меня мыть… Но обошлось. Пижама оказалась великовата.
Затем молчаливая, но суетливая девушка измерила каждый изгиб моего тела, сделала пометки в блокноте и ушла, а вернулась уже с разноцветными пакетами и коробочками, которые ей помогал нести симпатичный парень лет на пять старше меня. Как только он ушел, началась мучительная примерка… О, если бы Лилька увидела эту одежду: юбки, брюки, майки, кофточки, бриджи, туфли… Она бы подпрыгнула до потолка и бросилась немедленно надевать все по порядку! «Настька! – кричала бы она. – Мы в раю, Настька! Я похожа на Софи Лорен? А вот так? Я это все забираю себе!» И мы бы хохотали как ненормальные… Но меня вещи не радовали, они сковывали и ставили жирную печать принадлежности к чужому миру.
Потом уже другая девушка, приятно похожая на маленькую птичку, занялась моими волосами. Пришлось опять идти в ванную комнату (а это была именно комната!), мазать голову вонючим маслом, затем коричневой жидкостью, затем густым ароматным белым кремом, затем опять мыть… Меня сушили, причесывали и вновь сушили… Я вообще не понимала: зачем столько стараний, если для нормального вида достаточно мыла и воды (так и без волос остаться можно!).
Кора появилась ровно в восемь часов, я как раз стояла перед зеркалом и с любопытством разглядывала свое отражение. Длинные руки, длинные ноги, длинное тело. Суповой набор, упакованный в красивую обертку, но… во мне появилось что-то новое, и это никак не было связано с одеждой и прической… «Павел, если бы ты видел меня сейчас… ты бы не отказался… не оставил…»
– Ты готова? – резко спросила Кора.
– Да, – ответила я, обернувшись.
– Гораздо лучше…
Я полагала, мы вернемся к бабушке, но тетя повела меня в другое место – в столовую.
– Ужин сегодня раньше из-за тебя, – сообщила она на последней ступеньке лестницы, и фраза прозвучала с раздражением и упреком.
Мы прошлись по залу и свернули вправо. От голода в животе сначала заурчало, а потом заныло протяжно и настойчиво. Мечта о тарелке борща и трех кусках черного хлеба с солью приобрела четкие очертания и подтолкнула вперед. Но интуиция подсказывала, что борща в этом доме мне не нальют…