Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
— Привет, — буквально остолбенела Юлька, подняв голову и обнаружив на поднятом дворнике белую ящерку. — А ты что за фифа?
Кроха твёрдо стояла на щётке дворника, даже не балансируя. Неисчислимые нитки-хвостики плясали вокруг хозяйки, выписывая кренделя. Прозрачные чуть золотистые глазки неотрывно пялились куда-то за спину Юльки. Там басовито и солидно рычала БМВ, что парковали напротив.
Пришлось обернуться: мало ли что? Хозяин Бэхи — его она знала только в лицо — подал машину вперёд, глянув по сторонам. Широкое лицо пожилого замкнутого мужчины
Он всегда вежливо склонял при встрече голову, но ни разу не удостоил симпатичную женщину ни единым словом. Кивнул и в этот раз. Она кивнула в ответ, машинально отметив, что его лицо сегодня как-то особенно непрошибаемо бесстрастно. Впрочем, при свете фонаря через лобовуху чего только не померещится?
Юлька повернулась к своему «японцу», рыготание которого становилось всё мягче. Грейся-грейся, волчий хвост — одобрила она старания трудолюбивого движка. Протянула руку с щёткой к лобовухе, игнорируя внезапно заплясавшую ящерку. И тут…
Будь она спецназовцем, обязательно зафиксировала бы всё случившееся посекундно. А так зафиксировала только набившийся в рот и нос мокрый снег. Лишь после этого ощутив боль в боку. И уже после этого сообразив, что валяется в сугробе под соседней машиной. Когда до ушей долетел грохот железа — вообще не зафиксировала. Просвистело мимо. Зато не просвистел гремучий мат Семёныча.
Цепляясь за бампер машины мокрыми пальцами, Юлька села. С грехом пополам отёрла снег с лица. Глянула на источник мата и обомлела: Семёныч стоял у помятой морды Ипсума. Которую взасос поцеловала Бэха. Её хозяин как раз вылезал наружу с такой оторопевшей физиономией, что «умышленным нанесением повреждений» тут и не пахло.
— Как так? — сипло выдавил он, выпучившись на помятый нос Ипсума.
— Это ты мне скажи, — чуток поостыв, предложил Семёныч.
Стянул с головы треух и вытер лицо слипшимся мехом:
— С бодуна?
— Не пью, — хрипло каркнул виновник ДТП.
Повернулся и зашагал к Юльке. Нагнулся и ни капельки не виновато просипел:
— Цела?
Ему просто трудно говорить — поняла она, машинально кивнув. Бедненький. Встрепенулась, бодро поднялась на ноги и поспешила утешить:
— Со мной всё в порядке. Меня что-то отбросило.
— Я у нас уже «что-то», — съязвил Семёныч, присаживаясь на корточки у места состыковки машин.
— Спасибо, родненький, — заковыляв к нему, только и смогла выдавить она. — Я ж… я
— Раздавило бы, — сурово поддакнул Семёныч, что-то нашаривая под Бэхой.
Юлька опустилась рядом с ним прямо на задницу. И невольно глянула на дворники Ипсума: ящерка пропала. Может, ударом смело — зашарила она взглядом по капоту. Виновник ДТП между тем достал из портмоне визитку и протянул пострадавшей:
— Оплачу. Позвон…
И зашёлся таким надрывным кашлем, что Юлька поспешила заверить:
— Я
Он кивнул, выудил из кармана спутниковый телефон с длинной антенной. Набрал номер — ему ответили почти мгновенно, словно только и делали, что ждали звонка.
— На стоянку, — просипел мужчина и отбился: — Семёныч, — со значением кивнул на Бэху.
— Сделаю, — отмахнулся тот. — А ты девчонку на работу подкинь.
— Я на такси, — невесть с чего вдруг испугалась Юлька.
От хозяина бэхи веяло чем-то не слишком воодушевляющим. И длить их случайное знакомство хотелось так же, как замёрзнуть насмерть в заглохшем Ипсуме. Если ремонт не влетит в копеечку, сама оплачу — решила она, поднимаясь.
Виновник ДТП просто кивнул, развернулся и потопал вдоль снежных автомогил на выход. А Юлька полезла в салон за рюкзаком, ловя себя на том, что глаза то и дело обшаривают дворники. Умостившись на пассажирском кресле, залезла в бардачок, откапывая пластиковый конверт со страховкой и прочим. В руку сама собой легла «выкидуха», подаренная Даянчиком накануне свадьбы.
— Прошло семнадцать лет, — напомнила Юлька ножику, проведя пальцами по насечкам на алюминиевом корпусе.
Двинула кнопку выброса клинка — тот привычно выстрелил, красуясь безупречно зеркальным лезвием. Снова двинула кнопку — клинок бесстрастно скрылся с глаз.
— Прошло семнадцать лет, — повторила Юлька, чувствуя, что это отчего-то невыразимо важный факт.
Прямо галактической важности. А ведь с утра ничего такого… И вчера, и все последние месяцы. Точней, все три месяца, прошедшие с того дня, как они оба дружно решили: хватит. Как тогда сказал Даян? Если глаза двоих смотрят друг мимо друга, значит, им уже не по пути. Ноги должны идти за глазами.
— С утра всё было нормально, — напомнила она себе почти менторским тоном, заменяющим твёрдую уверенность в том, что всё действительно в порядке. — Я ведь люблю Кирилла, — попыталась убедить зеркало заднего вида, транслирующее тонированное стекло снежного бархана за багажником. — Я же его люблю. У меня же сердце ёкает и всё такое. А на Даянчика давно не ёкает. Да и ему не ёкается. Даже не икается, когда матерю. А у него есть Галчонок. Очень хорошая девушка. Нет, кроме шуток замечательная! — рассердилась Юлька на бесстрастную стекляшку и опомнилась: — Впрочем, тебе-то реально никакого дела до наших тараканов. Которые только и умеют, что балбесничать.
Что-что, а уж балбесничать они с Даянчиком реально умели. Самозабвенно и всеобъемлюще. С неподражаемой фантазией и неописуемым пофигизмом. У них это, как говорится, генетическое. Золотая молодёжь, рождённая в эпоху последних годочков упадка советской власти. Отрыжка пира во время чумы.
Рождённая под раскидистой номенклатурной сенью хозяев «той жизни», которые дружно бросились хозяйничать и в этой новой. «Положили» на всю эту химию процесса строительства коммунизма и реанимировали капитализм. Зажили, так сказать, в привычное «собственное удовольствие». Только теперь реально с удовольствием.