Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений

Гэблдон Диана

У Клэр был озадаченный вид. Ее левая рука невольно прикрыла правую, пальцы осторожно потирали широкий серебряный ободок шотландского плетения с цветами чертополоха.

— Я не знаю, — сказала она. Щеки ее ярко вспыхнули. — Я никогда его не снимала. И не заглядывала внутрь. — Она медленно повертела кольцо на суставе. Пальцы были тонкие, но от долгого ношения кольца на пальце осталась небольшая круглая вмятинка.

Клэр заглянула внутрь кольца, затем встала и направилась к столу; стоя рядом с Роджером, она повернула серебряный кружочек так, чтобы на него упал свет настольной лампы.

— Здесь какие-то слова, —

с удивлением произнесла она. — Я не знала, что он… О Боже милостивый. — Ее голос дрогнул, кольцо выскользнуло из пальцев и покатилось по столу с легким металлическим звоном. Роджер торопливо подобрал его, но она отвернулась, крепко прижимая кулаки к груди.

Он понял: она не хочет, чтобы он видел ее лицо. После напряженного дня, после сцены с Брианной она потеряла над собой контроль.

Роджер стоял, испытывая невыразимое замешательство и смущение. С ужасным чувством, что он нарушает что-то глубоко личное, сокровенное, и не зная, что делать, он поднес к свету маленький металлический кружочек и прочел выгравированные внутри слова: «Da mi basia mille». Но произнес эти слова не он, а Клэр. Ее голос дрожал, ему показалось, что в голосе ее звенели слезы, но она не могла позволить себе, чтобы чувства целиком овладели ею, — она не могла бы удержать их в узде.

— Это Катулл [12] , строки из поэмы о любви. Хью… Хью Мунро подарил мне эту поэму в качестве свадебного подарка. Свиток был обернут вокруг кусочка янтаря со стрекозой внутри. — Ее руки, сжатые в кулаки, безвольно опустились. — Я не помню всю поэму, но кое-что помню хорошо. — Голос ее окреп, но она стояла, повернувшись к Роджеру спиной. Маленькое серебряное колечко, еще хранящее тепло ее руки, пламенело на его ладони. Не поворачивая к нему головы, она прочитала по-латыни одну строфу и перевела ее на английский. Кончив читать, Клэр постояла немного и повернулась к нему лицом. Щеки ее были влажными и лихорадочно горели, ресницы слиплись от слез, но она была совершенно спокойна.

12

Катулл, Гай Валерий (ок. 87 — ок. 54 г. до н. э.) — римский поэт.

— «И сотню и тысячу лет», — повторила она одну из прочитанных строк и пыталась улыбнуться. — Ну а клейма мастера нет. Так что и это не доказательство.

— Нет, доказательство, — сказал Роджер. Он почувствовал спазм в горле и торопливо прокашлялся. — Абсолютное доказательство. Для меня.

Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз, и она улыбнулась своей обычной улыбкой. Затем глаза ее наполнились слезами, и она окончательно потеряла над собой контроль.

— Извините, — сказала она наконец.

Клэр сидела на софе, упершись локтями в колени и уткнувшись лицом в огромный белый носовой платок преподобного мистера Уэйкфилда. Роджер присел рядом, почти касаясь ее. Она казалась маленькой и беззащитной. Ему захотелось погладить пепельные завитки, но он не решился.

— Я никогда не думала… мне никогда не приходило в голову… — сказала она, сморкаясь. — Я даже не представляла, насколько для меня важно, чтобы кто-нибудь мне поверил.

— Даже если это не Брианна?

Клэр слегка поморщилась, одной рукой отвела назад волосы и выпрямилась.

— Для нее это был удар, — сказала она,

защищая свою дочь. — Естественно, Бри не могла… она так любила своего отца… Фрэнка я имею в виду, — торопливо добавила она. — Я знала, она не сможет воспринять все это сразу. Но потом… когда подумает, порасспрашивает… — Голос ее замер, плечи белого льняного костюма поникли под тяжестью этих слов.

Как бы желая отвлечься, Клэр посмотрела на стол, где лежала стопка еще не раскрытых книг в глянцевых переплетах.

— Странно, не правда ли? Двадцать лет прожить с ученым, занимающимся изучением якобитства, и не открыть ни одной его книги из страха узнать то, что я могла бы узнать. — Она покачала головой, все еще не отрывая взгляда от книг. — Я не знала, что случилось с большинством из них, — и не могла заставить себя узнать об этом. Я знала их всех. И не смогла их забыть. Но я смогла похоронить их и не позволила воспоминаниям захлестнуть меня, — то время прошло и началось другое.

Роджер взял верхнюю книгу из лежащей на столе стопки и взвесил ее в руке, как будто определяя груз ответственности, который он решился взять на себя. Возможно, это отвлечет ее от мыслей о Брианне.

— Хотите, я расскажу вам? — тихо спросил он.

Клэр долго молчала, потом быстро кивнула, как будто боялась, что долгие раздумья поколеблют ее решимость.

Роджер облизал пересохшие губы и начал говорить. Ему не нужно было заглядывать в книгу — он говорил о том, что известно любому ученому, занимающемуся этим периодом. Но все же держал у груди книгу Фрэнка Рэндолла, прикрываясь ей как щитом.

— Фрэнсис Таунсенд, — начал он. — Был схвачен. Осужден за измену. Повешен и лишен всех прав.

Роджер помолчал. Клэр сидела за столом, наискось от него, без кровинки в лице, неподвижная словно солевой столб.

— Макдоналд из Кепоха вместе с братом Дональдом в битве при Каллодене командовал пехотой. Оба погибли от английского пушечного снаряда. Лорд Кильмарнок пал на поле боя, но лорд Анкрум, разыскивающий раненых, узнал его и спас от людей Камберленда. Как оказалось, ненужная услуга — в августе следующего года Кильмарнок был обезглавлен на Тауэр-Хилл вместе с Балмерино. — Роджер чуть помедлил. — Младший сын Кильмарнока продал на поле боя, его тело так и не было найдено.

— Мне всегда нравился Балмерино, — прошептала она. — А Старый Лис? Лорд Ловат? — Клэр говорила так тихо, что он едва расслышал ее. — Тень топора…

— Да. — Роджер бессознательно гладил глянцевую обложку, как будто читал по методу Брейля. — Он был осужден за измену и приговорен к отсечению головы. У него был хороший конец. Все свидетели утверждают, что он принял смерть с большим достоинством.

В памяти Роджера всплыл исторический рассказ из Хогарта. Он воспроизвел его по памяти, стараясь как можно ближе придерживаться оригинала.

— Старого предводителя клана Фрэзера везли в Тауэр сквозь орущую и улюлюкающую толпу простолюдинов-англичан. Он оставался невозмутимым и безучастным к граду камней и всякой дряни, которыми осыпала его толпа; он даже не потерял чувства юмора. В ответ на выкрик одной старухи: «Скоро тебе отрубят голову, старый шотландский пес!». — он высунулся из окна своей повозки и весело прокричал: «Думаю, ты права, старая английская сука!»

Клэр засмеялась, но ее смех напоминал рыдание:

— Держу пари, он так и сказал, старый развратник!