Стрекоза второго шанса
Шрифт:
Кавалерия улыбнулась.
– Вообще-то, я не большой специалист. Раньше знала больше, но забыла. Это к молодежи нашей надо обращаться – к Улу, к Максу, Родиону!
Сашка ушел, пообещав себе, что теперь будет приставать к Улу, Максу и Родиону, пока не узнает о шныровском бое столько же, сколько знают они.
В пегасне ШНыра все было как всегда. Возможно, даже «чутьвсегдее», чем обычно. Ушастый Витяра, совершавший кардиограммные скачки между застенчивостью и непредсказуемостью, исполнил скрипичный концерт на
– Ты чего? – удивился Афанасий, когда его обняли сзади и прижались ухом к его куртке.
– От ты дуся! Да ничего! У меня сегодня трогательное настроение. Бродю по ШНыру и трогаю всех подряд! – пояснил Витяра.
– А ты не броди! По ШНыру надо шнырять! – Афанасий сидел на табуретке рядом с амуничником и, помогая себе шилом, зашивал седло.
– Я и шныряю. Только жалко мне вас… Какие-то вы все тут недообнятые! Вот и стараюсь исправить! – сказал Витяра.
Афанасий вспомнил, что когда он был у Витяры в комнате, то видел на столе огромный пластилиновый ШНыр, вылепленный с невероятной точностью. Каждое окно, каждое дерево в парке, каждый изгиб кустарника в сердце Зеленого Лабиринта. Даже водосточная труба с отлетевшим коленом. Вот ограда, вот склад, вот пегасня, из ворот которой выглядывает конская морда.
– Что это? – с изумлением спросил Афанасий.
Витяра, видимо, сожалел, что не успел накрыть свою работу покрывалом и спрятать ее. Но отступать было поздно.
– Идеальный ШНыр! – сказал он.
– И долго ты его? – Афанасий даже близко не мог представить себе объем работы.
– Полтора года, триста пачек пластилина, моток проволоки и тысяча спичечных коробков… А вот смотри сюда! Эх! – Витяра секунду поколебался, а потом наклонился и двумя руками осторожно снял со ШНыра крышу.
Афанасий убедился, что внутри ШНыр такой же подробный, как и снаружи. Крошечные стулья, деревянные панели, даже крошечный красный огнетушитель висит на стене. А в столовой за столами сидят маленькие, но абсолютно узнаваемые фигурки.
– Вот это ты! Тут я! Это Кавалерия. Ул с Ярой. Это Игорь. А это Платоша! – сказал Витяра.
– Так ведь Игорь… он того… А Платоша… э-э… – осторожно начал Афанасий, останавливаясь, чтобы не произнести двух страшных слов.
– У меня идеальный ШНыр! В идеальном ШНыре никто не умирает и никто не предает! – с упрямым бесстрашием сказал Витяра, и уши его засияли двумя багровыми полукружиями.
В соседнем проходе послышались крики, и Афанасий отвлекся от воспоминаний. Кузепыч гонялся за Кириллом и вопил:
– Металлической скребницей лошадь!!! Руки оторву, пальцы пооткусываю!
– Да я грязь снять! Щетка не берет!
– А ты щетку почистить не пытался? А если б там плоскогубцы лежали – ты плоскогубцами грязь бы отдирал?
Кирюша, ойкая, вылетел из пегасни. На снежных просторах Кузепычу было за ним не угнаться. Отдуваясь, он вернулся и толкнул ворота:
– Бывают же такие уродцы, сморкливый пень! Ничего… не уйдет!.. В столовке отловлю!
– Кузепыч!
Кузепыч пошевелил короткими пальцами.
– Ишь ты! Учеников нельзя, а учащихся можно?
– Учащихся иногда можно. В отдельных случаях! – подумав, согласился Афанасий и красноречиво посмотрел на ворота пегасни, за которыми скрылся Кирилл. – Кажется, этот больше похож на учащегося!
Вовчик и Окса, чтобы веселее было выгребать из денников навоз, устроили друг другу проветривание запылившихся отношений.
– Я сегодня тако-ого парня видела в Копытове! Высокий, белокурый, кубики пресса – конфетка! – заявила Окса.
– Кубики пресса? Он чего, голый по морозу ходил? С какого бодуна? – лениво поинтересовался Вовчик.
Окса спохватилась, что провралась, но оступать было поздно.
– Может, и не по морозу! – таинственно сказала она.
Вовчик позеленел. Лезшая ему под ноги контрабандная кошка отлетела на два метра.
– А я какую девчонку вчера видел в городе! Ноги от зубов!
– Что, прям от зубов? Даже и туловища не было? – мгновенно завелась Окса.
Хоть она и знала, что Вовчик вчера весь день просидел в ШНыре, помогая Кузепычу чинить в подвале котел, все равно лопата начала приплясывать в опасной близости от его головы. Цепляя коленями бряцавшее ведро, к ссорящейся парочке подошел Даня и, дернув себя за мочку уха, сказал:
– Взаимное встречное почтение, господа! Смотришь на вас и согреваешься! Градация деградации в контексте псевдоэволюции!
Окса с Вовчиком напряглись. Они не любили мудреных слов.
– Это еще откуда? – подозрительно спросила Окса.
Даня тревожно посмотрел на лопату.
– Из одного классического произведения, – сказал он.
Окса смягчилась. Классику она уважала.
– Пушкина, что ли? – спросила она.
– Да. – Даня щедро уступил Пушкину авторство. В конце концов, какие счеты могут быть между гениями?
В пегасню вошел Ул, вернувшийся из нырка. Шныровская куртка обледенела. Рукава не гнулись в локтях. Он уже во второй раз нырял за закладкой для сумасшедшей девушки из Звенигорода, которую держали привязанной, потому что она глотала половинки опасной бритвы.
– Ну как? – крикнула ему Яра.
Ул качнул пустой сумкой.
– Ненавижу синяки! С первого раза редко когда повезет. А тут и со второго – облом!
Ул поставил уставшего Цезаря в денник (на Азе он пока не нырял) и, поручив его заботам новичков, вышел. Навстречу ему, ведя Аскольда, шел Родион, вернувшийся из нырка немногим позже Ула. Он был измотан и шатался от усталости.
– Привет, старикан! Не сутулься! – сказал ему Ул и ткнул его кулаком в бок.
Ткнул совсем несильно, но Родион вскинул голову, оскалился, как волк, и неожиданно боднул Ула лбом в лицо. Ул упал. Он сидел на полу и трогал челюсть. Потом поднялся, вытирая кровь. Родион нависал над ним, сжимая кулаки, однако ясно было, что во второй раз он не ударит.