Стрела Дамокла
Шрифт:
Горе, боль, смерть.
– Не пора ли приступить? – спросил молодой Веррес.
Вздрогнув, Мойше усилием воли вернулся из прошлого и нервно потёр лоб.
– У меня всё готово.
– Минутку, – сенатор подошёл к сыну и что-то шепнул ему на ухо. – Профессор, мы вам полностью доверяем, но сами понимаете, риск необычайно высок. Будьте так добры, покажите, что погружено в машину?
Мойше медленно выдохнул. Сердце работало ровно, спокойно, постоянный страх последних месяцев бесследно пропал. Молча кивнув, он подошёл к аппарату и отвинтил внешний грузовой люк.
– Одежда, –
Гораций Веррес улыбнулся уголками губ. «Действительно похож на рыбу,» – подумал Мойше.
– А что в этом свёртке, профессор?
– Продукты, – спокойно ответил Мойше. – Чем меньшее воздействие мы окажем на ткань времени, тем больше шансов на благополучный исход. Даже один неверный шаг в прошлом, сегодня может отозваться громом. Нельзя рвать яблоки, покупать хлеб или мясо, нельзя даже помочь умирающему, встреченному на пути. Мы, точнее отряд вашего сына, будет передвигаться только ночами, используя ракетные ранцы. Вся операция должна занять двое суток, из которых последние двенадцать часов – запас для непредвиденных ситуаций.
– Отец, всё давно рассчитано, – нетерпеливо вставил Квинт.
– Действительно? – сенатор приподнял левую бровь. – Разве то, что мы помним о произошедших событиях, не означает незыблемость времени?
– Будь время незыблемо, весь наш план не имел бы смысла, – усмехнулся Квинт. Шесть легионеров за его спиной поглядывали на блестящий аппарат с неприязнью.
– Что ж, – Гораций развёл руками. – Приступайте.
– Ты ещё устроишь триумф в нашу честь, мой Цезарь! – Квинт резким движением отдал честь. Легионеры, на миг замешкавшись, повторили жест.
– Идите, идите... – сенатор вздохнул. – Следите за моим мальчиком, профессор. Я доверяю вам.
Тяжело кивнув, Мойше последний раз обвёл взглядом свою лабораторию, где тридцать лет вынашивал, а потом и строил мечту. Сегодня, впервые за всё время, соблюдать идеальную чистоту не требовалось, поэтому Квинт и легионеры курили. Табачный туман висел в воздухе.
«Надо сказать что-нибудь вроде „Жребий брошен“», подумал Мойше. Но вслух произнёс совсем иное:
– В машину.
Говорить великие фразы должны великие люди. Профессор Левинзон собирался изменить мир сильнее, чем это удавалось любому другому человеку, но великим себя не ощущал. Он ощущал себя чудовищем.
Все настройки были давно записаны в память бортовой ЭВМ. Тесная кабина была рассчитана на восемь человек, уступка Квинту; из-за такой грузоподъёмности расход энергии составлял поистине астрономические цифры. Впрочем, машине придётся совершить всего два прыжка. И только Мойше знал, что на обратном пути он будет единственным пассажиром...
Легионеры уже расселись по местам, сгорбившись из-за сферической формы кабины. Квинт и Мойше заняли сидения друг против друга; ассистент установил между ними плоский двусторонний экран и подключил его к ЭВМ. Профессор положил руки на пульт.
– Задраить
– Включаю наддув, – Мойше повернул кран слева от себя. В кабину с шипением начал поступать кислород. Теперь следить за манометром было работой Квинта.
– Потвердить готовность к старту.
– Готовность подтверждаю, – сразу отозвался юноша. Его глаза лучились возбуждением.
Мойше тихо вздохнул и нажал кнопку старта. Аппарат содрогнулся. Хотя тонкой настройкой и заменой сопел, грохот реактивных турбин был заметно снижен, шум от старта машины времени всё равно напоминал гром. Перегрузка прижала хрононавтов к сидениям.
– Высота двести.
– Высота пятьсот.
– Полторы.
– Две.
– Пять стадий, – Квинт бросил на профессора горящий взгляд. – Рассчётная высота достигнута!
Мойше не ответил; он один за другим подключал сверхпроводящие контуры. Кабину заполнил низкий гул тока. Снаружи, в стратосфере, аппарат окружило магнитное поле чудовищной напряжённости.
– Первая ось.
Тонкое, почти невидимое кольцо плазмы опоясало машину. В корпусе не было иллюминаторов, иначе жёсткое излучение мгновенно убило бы людей.
– Вторая ось.
Взбесившийся поток частиц начал вращаться. Два кольца плазмы двигались каждое в своей плоскости, проникая друг сквозь друга, как неспособна материя ни в одном другом состоянии. Кольца разгонялись, всё быстрее и быстрее, скоро аппарат был окружён призрачным экраном энергии. Внутри начала расти температура.
– Третья ось.
Плазма мгновенно перестала быть прозрачной и вспыхнула мёртвым фиолетовым светом, спектр которого уходил далеко в диапазон гамма-излучения. Машина стала неотличима от маленькой звезды: чудовищные вихри частиц вращались по трём взаимно-перпендикулярным осям, разрывая связи аппарата с пространственным континуумом. Сейчас машина времени была не материальным объектом, а только его проекцией на три плоскости в системе координат, двигавшейся вместе с Солнечной системой и Галактикой вокруг общего центра масс. Разница в скоростях между двумя точками отсчёта – положениями Земли в стартовом и финишном пунктах – создавала колоссальный дисбалланс энергий, и аппарат использовал его, чтобы поддерживать магнитное поле.
Три плазменые стрелы рвали плоть Вселенной. Но прежде, чем всего на миг родится четвёртая стрела – миг, достаточный, чтобы перенестись сквозь века – напряжённость энергии должна была достигнуть порога, найденного профессором Левинзоном тридцать лет назад во время школьного урока физики.
Ждать пришлось несколько минут, показавшихся людям годами. Температура корпуса непрерывно росла, но что гораздо хуже, рос уровень радиации. Мойше и Квинт не отрывали глаз от шкалы напряжённости поля; каждый держал палец на кнопке. Если бортовая ЭВМ опоздает хоть на пару секунд, энергия в сверхпроводящих обмотках перестанет сдерживать плазму и аппарат за ничтожную долю мгновения обратится в газ.