Стрела времени (Повесть и рассказы)

Притула Дмитрий

Да, день был хоть и обычный, но не совсем. Малость особенный день, и Костя чуток нервничал. Сегодня праздник — 23 февраля. В стареньком портфеле покоилась бутылочка — ее подарили на халтуре неделю назад. Красивая бутылочка такая. Из нее клюнули малость с хозяином, но тот оказался непьющим, а Косте принимать влагу одному — да никогда. А пробочка завинчивается. Красиво, и не прольется.

Это ладно. Не такой уж Костя питок, если разобраться, чтоб из-за близкой влаги нервничать. Ну с получки, ну с аванса, а чтоб здоровье надрывать просто так — да

почти никогда.

А нервничал Костя оттого как раз, что хотел употребить эту бутылочку вместе с Алексеем Григорьевичем. А это была бы штука — никогда прежде не употребляли совместно. А давно хотелось, и не потому, что потребить, а потому что с Алексеем Григорьевичем. Как только эта бутылочка появилась, так Костя и начал думать, как бы ее верно использовать. А тут и удача подкатила — праздник, так что есть из чего мостик соорудить к Алексею Григорьевичу.

Да, поговорить очень хотелось. И не о разных там аппаратах, а вообще. Ну о жизни. Пятнадцать лет знаешь человека как лицо значительное, представляешь, какая у него семья, ну пацан и пацанка, и какое жилье, ну нормальное жилье, но это все так, внешние точечки, контур туманный, а так-то что человек думает, ну про погоду эту, или праздник нынешний, или же вообще, так это туманное в жизни, что и словами не обозначить, но лишь вздохами да намеками.

Послушать бы, как человек рассуждает, а рассуждать не захочет, пусть послушает, как ты рассуждаешь. Не о лентопротяжках или заземлениях, но о жизни. Да-а! Вообще о жизни. Может, он, Алексей Григорьевич, особенное о жизни понимает, что Косте и в голову не приходило. Или же понимает не особенно и много — такое тоже случается. Не больше Кости понимает, может.

Потому что когда долгими часами возишься с аппаратурой, то кое-какие соображения приходят в голову довольно охотно, и жизнь свою собираешь воедино как бы из осколочков, и всякий раз, как в детской игрушке, картинка никогда не повторяется.

А поговорить как раз и не с кем. С друзьями — но это же больше работу ругаешь, да заработки, да жену, что деньги пускает в распыл не так, как пустил бы их ты. С женой — но уж все говорено. Да заведи Костя что-нибудь такое с туманцем, издалека, с верхом, не-е, скажет, Костик, не мылься — не поброишься, не будет тебе на маленькую. Вот Алексей Григорьевич, пожалуй, другое дело. Так Костя и хотел: вот я вас послушаю, а вы меня, да и поймем друг друга, так ведь? Есть ли что интересней и важнее дела такого? А то каждый в скорлупке своей живет и никого к себе не пускает. Дело ли это? Нет, не дело.

— Алексей Григорьевич, вот случись война, кем бы вы были? — спросил Костя для завязки разговора.

— Что вы спросили, Костя? — оторвался от лент Алексей Григорьевич и даже глаза сдавил, чтоб скорее прояснить зрение.

— Ну кем бы вы, например, были, случись война?

— А не знаю, — улыбнулся Алексей Григорьевич. — В артиллерии, поди. Учили когда-то. А вы это к чему, Костя?

Вот это подставка: не нужно потягивать да накручивать — все готово.

— Так ведь праздник

сегодня. День Советской Армии, — радостно сказал Костя.

— Ах, ну да. — И Алексей Григорьевич оглядел комнату, так обозначая, какой же это праздник, если мы с вами здесь кукуем в восемь часов.

— А у меня все готово. Все работает. Девочкам скажите, чтоб ленту не тянули. И так пойдет.

— Вот и хорошо. Спасибо вам, Костя, — сказал Алексей Григорьевич и поднялся — день закончен.

— У меня просьба к вам, — собрался с духом Костя. — Никогда ведь прежде. А хотелось. Вот и праздник вроде. За окном вон метет. Так давайте, это самое, чтоб войны не было, то-се, малость-малость, так, по-бодрому, и не задержу.

— Так что случилось?

— Бутылочка у меня, и если по чуть-чуть, — переполненный волнением сказал Костя.

— Ну что же, давайте. Раз метель. И праздник. Оно и хорошо.

Понял, понял волнение человека.

— Только у меня рюмок нет. Чашки есть.

— Да разница-то какая! — взмолился Костя.

Алексей Григорьевич ушел в закуток, что был устроен на манер кухни, и оттуда доносился его голос:

— Только печенье и конфеты. Еды нет.

— Так у меня бутерброды, — крикнул Костя, доставая из портфеля бутылку и сверток с едой. — Готовился ведь.

И когда чашки стояли на столе, взяв бутылку так, чтоб видно не было, что она не полная, плеснул влагу.

— Ну, чтоб небо над головой было мирным, — сказал Костя и показал Алексею Григорьевичу — начинайте первым.

— Это да, без войны бы, — сказал Алексей Григорьевич и, обозначив страдание на лице, жахнул влагу.

Да без запинки, да, опыт у человека имеется. Тем лучше — разговор будет вольнее.

Алексей Григорьевич, отчего-то посмотрев на Костю удивленно, поставил чашку.

А Костя опрокинул жидкость в рот и подавился и закашлялся.

А потому что в бутылке была чистейшая вода. Ну из-под крана.

И Костя медленно опустился на стул и потерянно смотрел на бутылку — поднять глаз не смел.

Нет, насмехаться человек не будет, это понятно, но ведь как стыдно. И уже не поговорить — вот беда главнейшая.

— Ну, Надька, ну, зараза, — сдавленно, чуть не плача, сказал он. — Подменила. Когда завтрак складывала. И все. Все, — потерянно повторял Костя, ясно понимая, что дальнейшая его жизнь никакого смысла не имеет. — Нет, жить я с ней не стану. И что дети! А я? Разве можно так?

— Да что вы. Костя. Это ведь шутка.

— Нет, это не шутка. Так и хотела. Знала все. Говорил ей. Так и хотела. И получилось.

— Ну, не огорчайтесь. Время-то терпит — за винцом еще не поздно сходить.

— Да разве же в этом дело? — уже огорчаясь, что Алексей Григорьевич не понимает его, горестно выдохнул Костя. — Дело-то не в этом. Нет, не в этом.

Он оделся и потерянно побрел домой.

Мало дали

У Сережи Воробьева был праздник — жена его Римма вернулась из дома отдыха.