Стрельцы у трона

Жданов Лев Григорьевич

– - Вестимо так, государь!
– - торопливо отозвался Матвеев, не желая сегодня противоречием портить хорошее настроение у державного гостя.

– - Вот, слышь: и он наодно со мной... А што они тамо еще толкуют, как не мочно ли от всех людей право отбить, штобы вина не курили, пива не варили, все бы питье им казна готовила и за то -- побор невеликий брать? Это дело рассудить надобе... Это -- можно... Тоже на откуп сдам, ежели выгода окажется пристойная. Не задарма бы людей утеснять. И пить у нас горазды, и приобыкли все сами вино сидеть, пиво-брагу варить.

Много хлопот с той затеей буде... Так выгадать бы из нее поболе. Ты ужо потолкуй с Петром да с теми, кто дело заводит. Слышь, Артамон?

– - Потолкуем, государь. Небось, промашки не дадим...

– - Гляди же... А то, вишь, тебе подарки да ордена многие идут от брата нашего, от ево крулевского величества, от английского... Ты и наши малые дары тебе не забудь... Знаешь: не дорог подарок, велика любовь...

– - Што говорить, государь? Было ль кода, штобы я не по правде служил тебе и земле родной? Не порочь меня понапрасну, царь-государь!

– - Да, нету! И не бывало того... Так это я... Ну, на нынче -- буде... Есть хочу. Што хозяйка долго голодом морит? Али чего припасла особливого, что не скоро готово?

– - Все готово, государь. Слышишь, в столовенькой в нашей уж свет и гомон... Чай, ждут нас. Помешать боятся докладом... Милости прошу, государь, закусить, чем Бог послал!

– - И Петру зови. Пусть откушает с нами... Ишь, там, видно, кормили плохо. Отощал наш красавчик!

И, проходя мимо Гордона, Алексей ласково коснулся рукой до щеки статного красивого шотландца. Бритое, безусое и безбородое лицо подполковника с тонкими правильными чертами, с голубыми ясными глазами имело в себе что-то женственно-мягкое, несмотря на строгое, почти суровое выражение, которое обычно принимал Патрик при сношениях с людьми.

Войдя в столовую вслед за Матвеевым и за царем, отдав поклон хозяйке, Гордон обменялся с ней приветствием на родном языке и перевел глаза на вторую женскую фигуру, которая стояла в конце стола, быстро выпрямив свой стан после поясного поклона, которым по обычаю встретила гостей.

Глубокое восхищение так явно выразилось на лице молодого шотландца, что царь не утерпел, переглянулся с хозяйкой и улыбнулся.

Трудно было и не залюбоваться на девушку.

Смуглое, южного типа лицо дышало здоровьем и влекло какой-то особой, почти детской миловидностью и выражением чистоты. Темные, большие глаза так и сверкали весельем и задором под бахромой густых ресниц.

Тонкие брови словно выведены были кистью. Пунцовый маленький рот, вот-вот готовый улыбнуться, нежно округленный подбородок, весь склад головы, которая, словно пышный цветок на стебле, покоилась на высокой, точеной шее, густые темные волосы, которые спереди так и выбивались кольцами из-под жемчужной поднизи кокошника, а сзади были заплетены в две тяжелые пышные косы... Все в этой девушке дышало красотой и весельем. А ее сильный высокий стан не по летам был развит и его не скрывали даже пышные складки просторного сарафана и взбитые рукава кисейной рубашки, собранные в тысячи складок на обеих руках.

– - Приемная дочка наша, Наталья,

Кириллы дочь Нарышкина, стряпчего твоево рейтарского строю!
– - отвечая на немой вопрос царя, заговорил Матвеев, знаком подзывая поближе девушку.

Пока она вторично низко поклонилась гостю, Матвеев продолжал:

– - Друзья мы давние с ее отцом и родичи дальние... Вот и взяли дочку к себе, на Москву, тута ей пару подыскать мыслим. Отец ее -- воин добрый... Не раз за твое величество кровь вражью и свою проливал. Вот, не будет ли милости, не пособишь ли девке? Ноне сестра женина недужна. Наташа и вызвалась хозяйке моей помогти... Добрая девка... Где што увидит аль послышит, беда какая у ково -- тут и она... Помочь бы норовит...

– - Ну, будет, Артамон Сергеич. И вовсе застыдил у меня Наташу!
– - вступилась хозяйка, довольно бойко владея русской речью, хотя и с явным иноземным выговором.
– - За стол прошу милости, хлеба-соли откушать... Наташенька, уж ты помогай мне... Вот, погляди, второй гость, земляк мой, Патрик сэр Гордон... Редко бывает у нас. Станет неволиться... А ты его упрашивай: ел бы да пил бы получче...

Алексей сел на верхнем конце стола, между хозяином и хозяйкой. На другом конце занял место Патрик рядом с Нарышкиной.

Непривычная еще к европейским обычаям, к общению с чужими, малознакомыми людьми за столом, Наталья, тем не менее, не очень растерялась. Она ничего не говорила, слушала, что ей негромко рассказывал сосед про свои странствия, про походы, про чудную родину. И только внимательно следила, чтобы он за разговорами не забывал пить и есть. Сама подкладывала ему на тарелку куски и подливала в кубок, когда он был пуст.

Алексей так же весело болтал с хозяйкой, но часто посматривал, что делается на другом конце стола, и прислушивался к тому, что там говорится.

– - Голосок веселый да звонкий у твоей приемной дочки. Ишь, смеется-то как радостно, словно жемчуг катит по серебру!
– - заметил царь Артамону Сергеичу, когда Наталья на какую-то шутку Патрика залилась веселым, серебристым смехом.

– - Хорошая она, чистая душа... Жалостливая какая... Вот сейчас смеется. А напомни ей про беду какую людскую -- и слезы на главах. Девка у них одна, сдуру што ли, в пруд кинулась, в деревенский... Так Наташа дня три слезами горькими разливалася. "За што, -- говорит, -- душа молодая сгибла! Так жить хорошо на свете... А она сама на себя руки наложила". Еле утешили девку...

– - Да оно и видать, што сердечко доброе у девицы... А о чем смеялась, скажи?
– - обратился громко к Наталье Алексей.
– - Чем так разуважил тебя парень? Поведай.

– - Как же не смешно, царь-государь!
– - хотя и робея, но глядя царю в глаза, отвечала Наталья.
– - Ишь, говорит, ехать бы мне в ихни те краи. Там лучче-де, ничем у нас... А вдругбе -- и я бы там лучче всех была... Ну, слыхано ль такое?..

– - Не слыхано, а видано то, девица... Ловок ты, Петра. Сразу и силок ставишь... Ну, а скажи, девица, правду ль он бает, што лучче их края и на свете нету?.. Как мыслишь?..