Стрелок (пер. Р. Ружже)
Шрифт:
– Оживленно у вас, – сказал он, когда она вернулась. К виски он еще не притронулся и просто перекатывал стакан в ладонях, чтобы согреть.
– Поминки, – откликнулась Алиса.
– Я заметил покойного.
– Все они бездельники и любители поживиться на чужой счет, – с неожиданной ненавистью сказала она. – Все любят дармовщинку.
– Их это возбуждает. Он мертв. Они – нет.
– Когда он был жив, над ним насмехались все, кому не лень. Несправедливо, если и сейчас он будет посмешищем. Это… – Она осеклась, не в состоянии выразить, каково это или насколько оно непристойно.
–
– Да! Что ему оставалось?
Тон был обвиняющим, но незнакомец не опустил глаз, и она ощутила, как кровь бросилась ей в лицо.
– Прошу прощенья. Вы священник? Должно быть, вас от такого с души воротит.
– Я не священник, и с души меня не воротит. – Он аккуратно опрокинул виски в рот, даже не поморщившись. – Будьте любезны еще.
– Извиняюсь, сперва надо поглядеть, какого цвета ваша монета.
– Что же извиняться?
Он положил на стойку грубо сделанную серебряную монету, толстую с одного края и тонкую – с другого, и Алиса сказала, как потом скажет снова:
– Сдачи у меня нету.
Он отмахнулся, покачав головой, и рассеянно посмотрел, как она наливает ему вторую порцию спиртного.
– Вы только проездом? – спросила она.
Человек в черном долгое время не отвечал, и Алиса уже собралась повторить свой вопрос, но он нетерпеливо тряхнул головой.
– Не говорите банальностей. У вас тут смерть.
Обиженная и изумленная, Алиса отшатнулась, и ее первой мыслью было, что этот человек солгал относительно своей праведности, дабы испытать ее.
– Он был вам небезразличен, – решительно сказал ее собеседник. – Разве я грешу против истины?
– Кто? Норт? – Она рассмеялась, скрывая замешательство за напускной досадой. – Думаю, вам лучше…
– Вы мягкосердечны и немного напуганы, – продолжал незнакомец, – он же, пристрастившись к траве, выглядывал из пекла с черного хода. Теперь он там, и за ним тут же захлопнули дверь, и вы не думаете, что ее откроют раньше, чем придет время и вам переступить этот порог. Правильно?
– Никак, вам в голову ударило?
– Мистер Нортон помер, – с угрюмой насмешкой передразнил человек в черном. – Мертвый он, как каждый-всякий. Как вы или любой другой.
– Катись из моего заведения, – женщина почувствовала внутри дрожь пробудившегося отвращения, но ее лоно все еще лучилось теплом.
– Ничего, – тихо сказал он. – Ничего. Погодите. Только погодите.
Глаза были голубыми. Она вдруг ощутила пустоту в мыслях, словно приняла наркотик.
– Видите? – спросил он ее. – Видите, да?
Она тупо кивнула, и он рассмеялся – то был красивый, звучный смех неиспорченного человека, на который все повернули головы. Круто обернувшись, пришелец смело встретил взгляды, словно каким-то непонятным чудом сделался центром всеобщего внимания. Голос тетушки Миль дрогнул и замер, в воздухе повисла высокая, надтреснутая, невыразимо тоскливая нота. Шеб сфальшивил и оборвал мелодию. Они с беспокойством смотрели на чужака. По стенам дома дробно постукивали песчинки.
Молчание длилось, тишина разматывала свои нити. У Алисы в горле застряло загустевшее дыхание, она опустила глаза и увидела,
– Я явлю вам чудо! – выкрикнул человек в черном. Но они только молчали и смотрели, словно послушные дети, которых взяли поглядеть на волшебника, а они уже слишком выросли, чтобы верить в него.
Человек в черном бросился вперед, и тетушка Миль отпрянула. Он с неприятной улыбкой похлопал ее по обширному животу. У тетушки Миль невольно вырвалось короткое клохтанье, и человек в черном откинул голову:
– Так лучше, не правда ли?
Тетушка Миль снова закудахтала, неожиданно разразилась всхлипами и, как слепая, выбежала за дверь. Остальные молча смотрели, как она исчезает за порогом. Начиналась буря: по белой круговой панораме неба, вздымаясь и опадая, чередой пробегали тени. У пианино какой-то мужчина с позабытой кружкой пива в руке издал тяжелый вздох, в котором слышалась усмешка.
Человек в черном встал над Нортом. Он глядел вниз, на покойного, и ухмылялся. Ветер выл, визжал, гудел гитарной струной. В стену трактира ударилось и отлетело что-то большое. Один из стоявших у стойки оторвался от нее и нелепо-широкими шагами, выписывая вензеля, ушел. Внезапно грянули сухие раскаты грома.
– Хорошо, – усмехнулся человек в черном. – Ладно. Давайте приступим к делу.
Тщательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Плевки поблескивали на лбу покойника, жемчугами скатывались с заострившегося по-птичьи носа.
Руки Алисы под стойкой заработали быстрее.
Шеб загоготал – ни дать, ни взять неотесанный деревенский парень, – и согнулся, отхаркивая гигантские густые комки мокроты. Рта он не прикрывал. Человек в черном одобрительно взревел и хлопнул тапера по спине. Шеб осклабился, сверкнул золотой зуб.
Кое-кто сбежал. Другие широким кольцом окружили Норта. На его лице, на морщинистой шее, где кожа обвисла складками, как у быка, блестела влага – влага, столь драгоценная в этом краю засух. Вдруг, словно по сигналу, плевки прекратились. Слышалось неровное тяжелое дыхание.
Человек в черном стремительно прянул вперед, пронырнул над трупом и переломился в поясе, описав ровную дугу. Вышло красиво, будто плеснулась вода. Он приземлился на руки, прыжком с поворотом очутился на ногах, ухмыльнулся и снова перемахнул через стол. Один из зрителей забылся, зааплодировал и вдруг попятился прочь с помутневшими от ужаса глазами. Он с влажным шлепком зажал рот ладонью и кинулся к дверям.
Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот дернулся.
Среди зевак возник ропот – сдавленное оханье – и стало тихо. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода, которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра.