Стрелы на ветру
Шрифт:
– Как она?
– Роды были очень тяжелые, – сказал доктор Одзава. Лицо у него было мрачное.
– Но ей ничего не грозит?
Доктор Одзава покачал головой и согнулся в поклоне.
– Мне очень жаль, мой господин…
И при этих словах Гэндзи затопило одно-единственное, ни с чем не смешанное чувство. Горе. Он рухнул на колени.
Доктор Одзава опустился рядом с ним.
– Князь Гэндзи, вы – отец.
Гэндзи был сломлен скорбью и даже не возражал, когда ему в руки вложили младенца. У ребенка на шее что-то поблескивало. И хотя слезы застилали глаза Гэндзи,
В первый раз – в другом видении.
И во второй – в снежной норе.
Небольшой серебряный медальон, украшенный изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.
– Я же предупреждал вас, господин, что вам не следует перенапрягаться, – строго сказал доктор Одзава.
Гэндзи лежал на постели, в комнате, выходящей в розовый сад. Он не помнил, как здесь очутился. Но помнил, как терял сознание.
– Я всего лишь беседовал с гостями.
– Значит, вы беседовали слишком долго. Пожалуйста, господин, разговаривайте поменьше.
Гэндзи уселся.
– Со мной все в порядке.
– Люди, с которыми все в порядке, не падают без сознания.
– Это было видение.
– А! – понимающе протянул доктор Одзава и взглянул в сторону двери. – Ханако!
Дверь отъехала в сторону, и в комнату заглянула Ханако.
– Да, доктор.
На лице ее было написано живейшее беспокойство, но она улыбнулась князю и поклонилась.
– Принеси чай, – велел доктор Одзава.
– Лучше сакэ, – возразил Гэндзи.
– Чай, – твердо повторил доктор.
– Да, доктор, – отозвалась Ханако и исчезла.
– Рассказать?
– Как пожелаете, – сказал доктор Одзава.
Он оставался главным врачом клана вот уж сорок лет. До Гэндзи его пациентами были Киёри и Сигеру. Одзава знал о видениях все.
– Но, боюсь, я не смогу его истолковать. Мне никогда еще этого не удавалось, – добавил врач.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз.
– Не обязательно, мой господин. Некоторые вещи так и не происходят.
Гэндзи постарался пересказать свое видение как можно подробнее. Он ждал, что доктор Одзава что-нибудь скажет, но тот молча потягивал чай.
– Это видение подобно первому, – сказал Гэндзи. – Оно ничего не проясняет, а лишь запутывает еще больше. Кто мать ребенка? Должно быть, это госпожа Сидзукэ из первого видения. На ребенка надели медальон матери. Но в первом видении госпожа Сидзукэ была жива, а я умирал, а здесь, похоже, все случилось наоборот. Неразрешимое противоречие.
– Да, на то похоже.
– Как по-твоему: я видел то, что произойдет, или то, что может произойти?
– Все, чем делился со мной ваш дедушка, свершилось, – сказал доктор Одзава и сделал еще глоток. – Однако же я знаю, что делился он не всем. Ничего из того, о чем говорил ваш дядя, не воплотилось. Пока что. Но с вами дела обстоят совсем иначе. У вас было два видения и будет еще одно. И все. На мой взгляд, вам повезло куда больше, чем Киёри или Сигеру. Вам не грозит обрести слишком много ясности или слишком мало. Ее будет ровно столько, сколько потребуется для того,
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Как я могу на него ответить? Разве я знаю будущее? Я не пророк, я всего лишь лекарь.
– Ответ, достойный философа, – сказал Гэндзи. – Но бесполезный. А мне нужен совет.
– Единственное, что я могу высказать, – это мое скромное мнение. Я не решился бы назвать его советом.
– И тем не менее я с радостью его выслушаю.
– Тогда поговорите с женщиной.
– Но с которой? – спросил Гэндзи.
– Это должно быть очевидно.
– В самом деле? Тогда скажи мне!
Доктор Одзава поклонился.
– Я имел в виду, что это должно быть очевидно вам, мой господин. Ведь видение явилось вам.
Хэйко выслушала князя, не перебивая. Гэндзи закончил свое повествование, но она все молчала. Гэндзи понял. Хэйко нелегко было услышать, что другая женщина родит ему ребенка. Но с кем еще он мог бы поделиться этим? Он никому не доверял так, как Хэйко.
– Мне ясно лишь одно, – сказал Гэндзи. – Прежде чем все это произойдет, Сидзукэ встретится с Эмилией, поскольку тот медальон, который она носила и который отдала нашему ребенку, сейчас принадлежит Эмилии. Что же касается всего прочего – тут я в полнейшем замешательстве.
– Помните, вы когда-то рассказывали мне о чужеземном мастере и его клинке? – сказала Хэйко. – Я не могу сейчас вспомнить его имени.
– Ты имеешь в виду историю Дамокла? Меч, который висел над ним?
– Нет, другую. – Хэйко задумалась. – Его имя немного походило на имя дзэнского мастера Хокуина Дзэндзи. Хокуо. Окуо. Оккао. Лезвие Оккао. Что-то вроде этого.
– Бритва Оккама?
– Да, именно.
– И при чем тут она?
– Когда вы сказали, что вам ясно лишь одно, то не воспользовались бритвой Оккама.
– В самом деле? Ты овладела искусством мыслить, как чужеземцы?
– Здесь особенно нечем овладевать. Насколько я помню, принцип бритвы Оккама гласит: если вы видите множество возможностей, скорее всего, самая простая окажется и самой правильной. А вы прошли мимо наиболее простого объяснения.
– Я ограничил себя той частью видения, которую можно объяснить. И где же я не использовал бритву Оккама?
– Вы предположили, что матерью ребенка будет Сидзукэ, которую вы пока еще не встретили. Что Эмилия каким-то образом передаст ей медальон, а уже от нее эта вещь попадет к ребенку. Но существует и более простое решение загадки.
– Я не вижу его.
– Ребенок получит медальон непосредственно от Эмилии, – сказала Хэйко.
– Почему вдруг Эмилия станет отдавать медальон моему ребенку?
– Потому что это будет ее ребенок.
Слова Хэйко потрясли Гэндзи до глубины души.
– Что за нелепое предположение! И оскорбительное к тому же! Его никоим образом нельзя счесть самым простым. Для того чтоб Эмилия родила мне ребенка, мы должны спать вместе. Я не вижу никакого пути, который мог бы привести к этому.
– Любовь часто упрощает то, что кажется нам сложным и запутанным, – сказала Хэйко.