Стременчик

Крашевский Юзеф Игнаций

– И голова мало поможет, когда не за что зацепиться, – грустно отозвался Гжесь.

– Ну, говорите ясней, чем так беспокоитесь?

Стременчик не хотел ему исповедаться в настоящей заботе, человек был слишком легкомысленный, чтобы его понять, поэтому, неохотно объясняя, рассказал, что даже постоялого двора себе ещё не нашёл.

– Так рассказывайте, – прервал Гонска, – и пойдёмте со мной. Знаете, или нет, но от отца я наследовал дом на Гродской, живу один с матерью, комнат достаточно пустует… Выберете себе, какую захотите.

– Сдадите мне её?

– Отдам

или сдам, как пожелаете, – отозвался Гонска. – Я знаю то, что вы должны писать, а для письма нужен свет; над крыльцом есть комнатка, лестница к ней неособенная, но ноги у вас молодые.

– Пойдём, – сказал Гжесь.

Так быстро нашлось жильё. Каморка была почти пустая, а служила до сих пор только знакомым гостям, прибывающим в Краков. Гонска не требовал за неё много и добавил, смеясь, что Гжесь за каморные тот иногда песню споёт.

Тогда они спустились вниз, к старой матери Гонска, которая сидела в своей комнате, уже почти не в состоянии двигаться, потому что имела немощь в ногах, и из кресла присматривала за слугами и хозяйством.

Несмотря на возраст и слабость, женщина была весёлой, ей было скучно одной в доме с девками, сын редко тут просиживал; она приветствовала нового каморника с большой радостью оттого, что их в доме будет больше.

Стременчик также имел то счастье, что своей внешностью умел понравиться женщинам. Старая женщина, желая задержать их дольше, велела согреть вина для гостя и сына.

– Слава Богу, что вас мой Мацек поймал, – сказала она, – дома нас больше будет. Он не хочет жениться, хоть прошу его и сватаю; а я старая, в доме уже справиться не могу. Быть может, вы мне поможете уговорить его жениться…

Тут бабушка прервалась.

– Ты не нашёл там никого на свадьбе? – спросила она, и, не дожидаясь ответа, продолжала дальше:

– Если бы только хотел, имел бы Ленхен Бальцеров, ей-Богу, а девушка красивая и приданое прекрасное…

– Но! Но! Бальцеровну получить было нелегко. Правда, что красива и богата, но замуж идти совсем не хотела, и родители её едва наполовину упросили, наполовину вынудили…

– Что же у неё было в голове? – спросила старуха.

– Наверное, мечтала о пане, воеводиче или кто её знает, о ком… – говорил Гонска. – А и то правда, что, хоть муж парень красивый и не бедный, и семья достойная, едва мать её кое-как склонила…

Старушка кивала головой.

– Торговалась, – вставила она, – как они все, а такие браки всё-такие самыми лучшими бывают. Ранние по большой любви, потом только квасы и ссоры…

Гжесь, который внимательно слушал, задетый тем, что говорили о Бальцеровой, будто замуж идти не хотела, разволновался от любопытства.

– А откуда вы знаете, что дочка Бальцера не имела охоты выйти замуж? – спросил он.

– Весь город знает об этом, – сказал Гонска, – особенная была девушка, потому что Господь Бог дал ей всё, а такая ходила тоскливая и грустная, точно была самой несчастной. В конце концов кумушки открыли глаза матери, что её во что бы то ни стало нужно выдать замуж.

– Ну и хорошо её выдали, – откликнулась мать Гонски. – Муж – парень дородный, добрый, степенный

и не жестокий.

Сын ударил пальцем в лоб, женщина это заметила.

– Это что? – прервала она. – Разве она за двоих разуму не имеет? Всё-таки все и о том знают, что она для женщины аж слишком масла имеет в голове. Не знаю, не лгут ли, но рассказывали, что её кто-то тайно научил читать и писать.

Гжесь покраснел и опустил глаза.

– Разве она после этого, – добавил Гонска, – хотела бы шить и за кухней следить?..

Мать это не отрицала. Стременчик не вмешивался в разговор. Затем хозяин встал и сказал:

– Вы не пойдёте сегодня к Бальцерам? Свадьба продолжается и, наверное, ещё несколько дней протянется. Я также загляну, пойдёмте со мной.

Заколебался Гжесь, его туда очень тянуло, какое-то опасение отталкивало. Идти туда, чтобы его сердце больше болело? Никогда он, по правде говоря, на сильную приязнь к своей ученицы никаких надежд не возлагал; он знал, что бедный парень, хоть шляхетство его что-то значило, богатой купцовой дочки не мог достичь и, однако, теперь, когда видел её замужней, ревность и какое-то чувство непередаваемой боли щемило ему сердце.

Не дождавшись ответа, Гонска начал настаивать сильней:

– Пойдёмте со мной. Вчера на вас там все оглядывались, будут вам рады…

– Вы тоже были на свадьбе? – спросила старуха.

– А как же! – сказал Гонска. – Он, по-видимому, старый знакомый Бальцеров, и очень сердечно его там приветствовали.

Стременчик с горькой усмешкой обернулся к хозяйке.

– Да, – сказал он, – когда я бедным студентом прибыл в Краков, уже много тому лет назад, первые меня кормили Бальцеры…

Старушка покачала головой, Гонска тем временем тянул его за рукав и настаивал:

– Пойдём со мной.

Разум идти не велел, а слабость людская тянула. В конце концов Гжесь поддался искушению.

В этот день, действительно, уже вчерашней давки и толпы не было, но внутри домик был полнёхонький, и музыка, и энтузиазм, и крики около столов, с которых миски и жбаны не сходили.

На пороге их приветствовала Бальцерова с уставшим и нахмуренным лицом.

Гжесь не спеша вошёл, ища глазами молодую пани. Она сидела одна, окружённая замужними дамами, а её муж, весёлый, в другом конце комнаты поил гостей. Жена, как и мать, казалась уставшей, была бледной, как вчера, и водила по избе рассеянным взором, когда неожиданно ей попался Гжесь.

Лёгкий румянец покрыл её личико и, словно испугалась, как бы этот гость не ушёл снова, как вчера, смело встала, живо приближаясь к нему.

На её устах появилась улыбочка…

Стременчик, увидев, что она идёт прямо к нему, должен был также сделать несколько шагов ей навстречу. Свадебные гости, которых было полно, захмелешие, мало на что обращали внимания, так были заняты друг другом. Поэтому среди них могли так свободно разговаривать, будто были наедине.

– Долго, долго вас не было в Кракове, – начала тихим голосом Лена. – У вас в дороге время, наверное, быстро бежало, у нас тут медленно. Ну, и вы оставили меня ребёнком, а нашли в чепце.