Стремительный поток
Шрифт:
Устыдившись встряски, которую она устроила Салли-Мэй, – все-таки это ребенок, – Джин благодарно улыбнулась:
– Да, хотела бы. Это был мой дом для игр в те времена, когда я была еще младше, чем вы сейчас.
Салли-Мэй вставила в замок ключ и распахнула дверь. Две девочки отошли в сторону, давая Джин пройти. Она забыла про них, едва переступив порог. Внутри стояла скамья с кривыми ножками, которую она сама смастерила, и девушка снова почувствовала боль в большом пальце, по которому пять раз попала молотком, забивая гвозди. У стены стояла кровать, над ней висела полка с книгами. При виде лодки у Джин защемило сердце. Если бы только она раньше понимала, какие глубокие чувства таились за внешней сдержанностью отца. Все-таки у нее было счастливое детство,
Девушка бросилась к окну, замолотила по стеклу и крикнула:
– Выпустите меня!
В ответ на нее уставилась Салли-Мэй – худенькое личико в очках, за стеклами которых глаза казались противоестественно серьезными, совиными. Рядом с ней, с такой улыбкой, которая посрамила бы честь самого Чеширского Кота, стояла толстушка Флора.
– Обещаете, что будете ходить в церковь каждое воскресенье? – в один голос спросили девчонки.
У Джин потемнело в глазах от гнева. Вот паршивки!
– Я не пообещаю вам ходить в церковь, даже если вы продержите меня здесь вечно. – Она попробовала открыть окно. Салли-Мэй ухмыльнулась: – Вы не сможете вылезти, даже если его откроете. Один раз сюда пришли бродяги и разбили стекло, тогда мистер Рэндолф сделал решетки. Дайте обещание, и мы вас выпустим.
– Дайте обещание, и мы вас выпустим, – словно эхо, повторила Флора. Ее карие глаза с черными крапинками сверкали от ликования.
Вместо ответа, Джин пододвинула стул к камину и поискала на полке со светильниками спички. Краем глаза она видела, как две головы приблизились друг к другу, – девчонки советовались. Затем обе удовлетворенно кивнули и стали удаляться.
Джин подбежала к окну. Маленькие негодницы уходили вверх по тропе. Позвать их и устроить переговоры? Сказать, что она подумает над тем, ходить ли в церковь? Нет, даже если она останется в плену навсегда! Джин взглянула на наручные часы: тринадцать ноль ноль. Она вдруг почувствовала голод. Зверский голод. Отец и графиня скоро сядут обедать… Хватятся ли они ее? К счастью, в хижине оказалась коробка крекеров, древних, но съедобных. Еще кусочек сыра – такой твердый, что ни один уважающий себя рот не попытался бы откусить и кусочка. Джем в банке. С плесенью на поверхности, но все-таки джем. Внезапно Джин ощутила жажду. Оставаться здесь нельзя. Она открыла одно из окон. Потрясла решетку – железные прутья были намертво приварены друг к другу. Можно закричать, но кто ее услышит? Никто, кроме… Лицо человека, ждавшего Кристофера Уинна, всплыло в памяти – искривленный в усмешке рот, наглые зеленые глаза… Нет, ни за что на свете! Она на цыпочках прошла к книжной полке и остановилась, чтобы прочесть красиво оформленный текст, висевший на стене в рамке:
«Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взявши светильники свои, вышли на встречу жениху.
Из них пять было мудрых и пять неразумных; Неразумные, взявши светильники свои, не взяли с собою масла;
Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих».
Несносные девчонки! Кипя от возмущения, Джин схватила с полки первую попавшуюся книгу, плюхнулась в лодку, обложилась подушками, начала читать и не заметила, как задремала. Проснулась девушка внезапно и сразу посмотрела на часы. Сколько времени она здесь взаперти? Половина четвертого. В хижине становилось жутковато. Лиловый сумрак сгустился в углах, на бревенчатых стенах дрожат тени от ветвей на фоне краснеющего неба… Любопытно, что ее никто не хватился. Где эти малолетки? То ли они про нее забыли, то ли не осмелились никому рассказать о том, что сделали. Если она не хочет провести ночь в хижине, надо звать на помощь. Джин страшно не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о том, как ее одурачили. Весть об этом распространится, как огонь по ручейку бензина. Фанчон будет смеяться, Сью Калвин
Джин подбежала к окну и распахнула его с такой яростью, что стекла зазвенели. Она прижалась лбом к холодным решеткам. Открыла рот, собираясь закричать. И закрыла его, да так, что прикусила губу: прямо на нее смотрело лицо с зелеными глазами и тоненькими усиками над искривленным ртом.
– Что… в-вы здесь делаете?
Мужчина коварно усмехнулся, заломил мягкую шляпу под еще более щегольским углом и ответил:
– По-прежнему жду, когда мне пообещают спасение.
Глава 8
Кристофер Уинн ходил взад-вперед по гостиной «Холлихок-Хаус». Это была очаровательная комната, оформленная в стиле начала девятнадцатого века. Единственным современным элементом в ней было стоявшее в углу пианино.
Констанс Уинн смотрела на брата. Такое беспокойство не соответствовало его характеру, особенно во второй половине воскресенья, когда он обычно отдыхал после утренней службы. Салли-Мэй, читавшая у окна, тоже вела себя странно. Констанс не могла припомнить, чтобы этот ребенок когда-либо сидел так тихо. Девочка пошевелилась всего лишь раз, да и то, чтобы ответить на телефонный звонок. Звонила Флора Калвин. Салли-Мэй ответила ей как-то резковато, почти с презрением. Вероятно, поссорились, потому-то Салли-Мэй и притихла.
– Дорогая, не читай при таком тусклом свете. Погубишь зрение.
К ее удивлению, девочка послушалась без возражений. Констанс уставилась на нее с тревожным чувством. Что означает эта необычная покорность? Может, она заболела?
Кристофер прекратил вышагивать по комнате, пригладил короткие волосы Салли-Мэй и ласково спросил:
– Почему ты дома? Я думал, Мудрые девы по воскресеньям встречаются в хижине.
Племянница ответила, избегая смотреть ему в глаза:
– Дни такие короткие, что мы с Фло провели собрание сразу после утренней службы. Взрослые девушки ходят на холм и шпионят за нами. Сегодня мы их одурачили.
– Какие девушки?
– Фанчон Фаррелл, Сью Калвин и их подружки.
– А мисс Рэндолф тоже с ними ходит? – небрежно осведомился Кристофер.
«Слишком небрежно», – подумала Констанс. С недавнего времени она начала подозревать, что Джин Рэндолф вызывает у брата интерес. Констанс подмечала его пристальное внимание всякий раз, когда упоминалось ее имя. Что, если он увлекся ею серьезно? Хоть она и хорошенькая, но слишком эгоистичная и приземленная, настоящая язычница. Джин – жена священника! Это было бы смехотворно… если бы карьера Кристофера в качестве священнослужителя не была под вопросом.
Салли-Мэй прервала размышления Констанс.
– Ты бы лопнул от ярости, если бы увидел, как она ехала по улице, как раз когда колокола звонили перед службой. Из ее родстера во все стороны торчали клюшки для гольфа и теннисные ракетки, и она кивала и улыбалась другим девушкам, словно говорила: «О, несчастные! Бегают за священником».
– Салли-Мэй! – рявкнул Кристофер. – Разве я не запретил тебе сплетничать о Джин?
Значит, он думает о ней, как о «Джин», отметила про себя Констанс. Ох, ну почему из миллионов девушек его заинтересовала именно эта? Лучше бы она вернулась к матери! К матери… к жене Хью Рэндолфа. Констанс приходилось постоянно напоминать себе, что у него есть жена.
Ответ Салли-Мэй на строгое замечание дяди снова вернул ее в реальность.
– Держись, дядя Крис! Если бы ты знал, какую миссионерскую работу мы с Фло… – Резкая трель телефонного звонка прервала ее. Она кинулась к двери. – Я отвечу! Уверена, это меня. Фло сказала, что снова позвонит. – Через мгновение из холла послышался ее голос: – Привет! Да… Нет! Не будь трусихой. У нас же миссия. Ясно, ты боишься. Бесхребетная, как медуза! Ты относишься к неразумным девам, а не к мудрым. Лучше отдай свой светильник с храбростью кому-нибудь другому… Ладно, может быть, перед тем как стемнеет. Незачем волноваться. Она сама виновата. Лучше все довести до конца. Мне пора. Хельга будет меня учить печь булочки к чаю. Пока!