Стремительный поток
Шрифт:
В голове у Джин мгновенно прояснилось. Что это за запах? Шоколад? Она едва не падала в обморок от голода и только сейчас это осознала. Кристофер Уинн приготовил поднос с льняными салфетками. Его улыбка привела в нормальное положение перевернувшийся с ног на голову мир девушки.
– Пустой желудок – это непобедимый враг, Джин. Он лишает храбрости, распространяет дымовую завесу, которая полностью затмевает разум. – Он пододвинул к ее креслу столик и, когда Джин открыла рот, чтобы возразить, скомандовал: – Не говорите ничего, пока что-нибудь не съедите. Моя мать в свое время любила повторять, что до еды к отцу бесполезно приставать с просьбами или предложениями. Будучи
Он поставил поднос на маленький столик. Джин наблюдала, как струйка пара поднималась от чашки, словно миниатюрный сигнал индейского костра. Всего лишь горячий шоколад и бисквит, сказал Уинн. Но он не упомянул силу своей личности.
– Вы должны допить все до последней капли и не оставить ни одной крошки к тому времени, как я вернусь, – велел Кристофер и вышел из кабинета через внутреннюю дверь.
Когда эта дверь распахнулась, Джин почувствовала запах роз и горящего воска.
Девушка встала, решив, что лучше уйти, пока она не капитулировала перед его нежностью, но аромат горячего шоколада удержал ее. Дрожащей рукой Джин поднесла чашку ко рту и сама не заметила, как выполнила распоряжение Уинна. Откуда-то появилась уверенность в том, что все уладится. Но как, если… Она поморщилась. По крайней мере, теперь у нее есть смелость идти дальше в одиночку, чтобы сохранить тайну своей матери.
В первый раз с того момента, как вошла в кабинет, Джин осмотрелась по сторонам. Две стены скрывались за книжными шкафами от пола до потолка, третья была выделена для кулинарных приспособлений, а в четвертой оборудован камин, в котором весело горело пламя. В центре кабинета стоял стол с пишущей машинкой, письменными принадлежностями, книгами, высокой хрустальной вазой с тремя гвоздиками. Сцепив руки на коленях, глядя на огонь, Джин пыталась проникнуть в суть того ощущения покоя, которое царило в тихом помещении. Это не было спокойствие бездействия, скорее, оно вдохновляло человека пробивать себе путь к свету.
– Выполнили приказ? – осведомился Уинн с порога и, приблизившись, положил на сцепленные руки девушки алую розу.
«Он взял ее из серебряной чаши на алтаре?» – подумала Джин, прикрепляя цветок к броши у ворота бежевого платья.
– Итак… – Кристофер пододвинул кресло и уселся.
У Джин родилось то ужасное ощущение, от которого захватывает дух в кабинете зубного врача, когда тот берет сверло бормашины. Она поспешно предложила:
– Хотите, я вымою посуду?
– Не нужно. Этим займется прислуга. Не окажете ли вы мне любезность, Джин, рассказав, какими судьбами оказались здесь?
Руки девушки сцепились крепче. Нельзя ему об этом рассказывать. Испытывая страстное желание броситься в объятия Кристофера, прижаться к его плечу, капитулировать, она ответила самым непринужденным тоном, на который была способна:
– Вы уже все знаете. Я ехала домой под дождем, проголодалась и думала… думала…
– Обо мне, я надеюсь? – Серьезное выражение его глаз совсем не сочеталась с шутливой интонацией.
– Нет. Я проголодалась, у меня испортилось настроение, все вокруг стало каким-то
– Случайно? Ну-ну. Продолжайте!
– Больше мне сказать нечего. Я увидела открытые двери, тихонько вошла, и эта обстановка что-то со мной сделала. Я плакала так, как никогда раньше. И… это все.
– То есть вы горько рыдали только потому, что обстановка на вас так подействовала? По-моему, не слишком правдоподобное объяснение. Подумайте обо мне всего лишь как о человеке, который всеми силами стремится вам помочь.
– Ах, если бы я могла! – в отчаянии простонала Джин и, только увидев, как Кристофер покраснел, осознала важность своего признания. Запинаясь, она продолжила: – Вы хотите жениться на мне. На мне! Вы, священник! Почему? Я не прочитала ни единой молитвы за всю жизнь!
Его глаза – спокойные и нежные – неумолимо притягивали ее взгляд.
– Может быть, вы все-таки молились в самых сокровенных глубинах души, когда вам было плохо, когда вы страдали от тяжелейшей обиды?
– Я никогда не страдала… до… до… – следующие слова утонули в сдерживаемых рыданиях.
– До сегодняшнего дня? Молитва обретает подлинную силу, когда приходит вера, Джин.
Ее нервный смех был исполнен скептицизма:
– Значит, если человеку что-то нужно, достаточно лишь попросить, и желание исполнится?
– Нет. Одной только верой, не прилагая собственных усилий, многого не добьешься. Для меня молитва подобна эликсиру храбрости. Молитва приносит уверенность, придает силы, проясняет ум, наводит на мысли. В мире многое изменилось, Джин. Человек должен двигаться вперед, внешние формы веры меняются, но жизненные истины с годами пускают корни все глубже и глубже.
Страдальческие глаза Джин смотрели на огонь, когда она спросила:
– Как можно верить в то, чего не видишь?
– Разве вы не понимаете, что весь мир существует благодаря вере? Наша вздорная графиня верит в своих итальянских слуг, которые добросовестно трудятся в ее доме. Бизнес вашего отца процветает главным образом благодаря его вере в людей. Вера вашей матери в ее литературного агента…
– О! – На мгновение книги, камин, письменный стол перемешались в поле зрения Джин, развалившись на части и завертевшись.
– Джин! Джин! Что случилось? – Кристофер склонился над ней, обняв за плечи.
– Я вам не помешал? – раздался скрипучий голос.
От него разошлись волны гнева и ненависти, завибрировавшие в тихом кабинете.
Уинн спокойно ответил стоявшему на пороге невысокому человеку с горящими глазами фанатика:
– Вы не помешали, мистер Калвин. Входите.
– Я сделаю это из страха, что одна из ваших прихожанок, менее проницательная, чем я, может неверно истолковать ситуацию. Теперь я знаю, почему вы не хотите жениться на Сью. Без сомнения, вы считаете, что она не такая богатая наследница, как мисс Рэндолф. Что ж, как знать, как знать…
Багровый от гнева Уинн взял со спинки стула плащ Джин.
– Ваша машина у входа, мисс Рэндолф? Простите, что я вас тороплю, но мне есть что сказать мистеру Калвину, и я предпочел бы, чтобы вы этого не слышали.
– О нет, пожалуйста! – Джин схватила его за рукав. – Я…
Ее прервал неожиданным появлением широкоплечий мужчина в синей форме с медными пуговицами. Он бесцеремонно отодвинул Лютера Калвина локтем, входя в кабинет. Офицер полиции! Что случилось? Она оставила машину в неположенном месте? Полицейский тяжело дышал от волнения, широко открытые, по-детски наивные глаза весело блестели. Взъерошив длинными костлявыми пальцами копну рыжих волос, он выпалил: