Строители
Шрифт:
— Роликов болен. Я сейчас Морева позову. — Ким вышел, и в комнате на минуту повисла неловкая пауза.
Пришел Морев. Он наотрез отказался обсуждать предложение бригады.
— Было, — сказал он мрачно. — Нас высмеяли. Сейчас об этом нечего говорить.
— Понятно. Дело тут, выходит, ясное, — твердо сказал Сарапин. — Раз люди снимают свои предложения, то тут копья ломать нечего. Что у тебя, Быков?.. Давай поскорее, и так много времени ушло.
— Была договоренность, чтобы фирмы вели только шеф-монтаж. Сейчас какие-то странные разговоры с венграми и болгарами… с польской фирмой тоже. Короче — ни о
— Это ты глупости, говоришь, Быков. Вот мы сейчас по технологии за полчаса договорились. Виктор Константинович, — человек разумный, не такой, как ты. Если ему докажешь — он не спорит. А об участии фирм я и говорить не буду. Да будет тебе известно, что этот вопрос решался самим Виктором Константиновичем. Ему предложили выбор, он сам решил — шефмонтаж, самый минимум участия иностранных фирм. Главк утвердил, и сейчас об этом спорить смешно. Мало ли о чем Виктор Константинович захочет говорить с фирмами, на то он начальник этого строительства. Но свое слово, решение главка он нарушать не будет. Это заруби у себя на носу, Быков… А в главк идти жаловаться, Быков, запрещаю. Слышишь?.. Повторяю: слышишь?
— Слышу.
Сарапин встал.
— Я к вам еще зайду, Быков и Ким, и к тебе, Морев. — Он подождал, пока они вышли. — Я тут командовал и за тебя и за себя, Виктор. Ты уж извини… Очень тебя прошу, посмотри, все против: Быков, Ким, Морев, я. Знаю, что ты человек принципиальный, но в том твоем тресте хоть секретарь парторганизации был за тебя… Тут, я слышал, секретарем несколько дней назад выбрали Роликова. А ведь он… Ну, ты его всерьез не принимал…
Мы стоим с Марией перед большим заброшенным зданием, замком бывшим, что ли.
— Слышишь, Виктор, слышишь? (После моего телефонного сватовства Мария перешла со мной на «ты».)
— Что?
— Как говорят камни…
Я прислушиваюсь — все тихо. Об этом я докладываю Марии.
— Ох какой ты рациональный… Никакой фантазии!
— Ах рациональный, без фантазии, тогда слышу, все слышу!
— Камни говорят, правда?
— Говорят, конечно.
— Что же они рассказывают?
— Жил-был князь…
— Старый? Молодой?
— Не перебивайте меня, Мария… Князь, уже немолодой, на склоне лет… И влюбился он в одну бедную девушку красы неописуемой, глаза как звезды…
— Ну, это не нужно, перебивает меня Марий. — Суть дела?
— …а княгиня ревнива была отчаянно. Последний раз заплела свои черные косы — княгиня была тоже красива, только постарше…
— Примерно сколько лет?
— Этого камни не говорят… просто постарше. И как пришел вечером князь, подала она ему чашу вина. «Возьми, — говорит княгиня, — подкрепись, устал, наверное, на своей оперативке…»
— Оперативке? — переспрашивает Мария.
— Извините, это я по привычке… Говорит она так: «На своей думе с боярами притомился ты». А князь ни в какой думе не был, а проводил время с любимой. Об этом у княгини была точная информация.
— Информация?
— Да нет, конечно, не информация, молодой сокольничий сказал. Точно не знаю, кажется, княгиня тоже… Но это не важно. Взял князь ту чашу — а выпивоха он был порядочный, — вмиг осушил ее. «Там еще пол-литра не найдется?» — спросил он. Это были его последние слова…
— Страшно как! — лукаво восклицает Мария. На миг она прижимается ко мне.
— …вот что говорят камни, — заканчиваю я.
— Ну, а почему замок недостроен?
— Сие мне не дано знать. Возможно, средств у молодого сокольничего было маловато, а ЖСК, жилищных кооперативов, тогда еще не было. А может быть, замок не был включен в план и в виде переходящего строительства его перенесли из одного столетия в другое. Так тоже бывает.
— Ух, как страшно.
Мы на несколько минут замолкаем.
Много людей приезжает сюда, чтобы посмотреть на это недостроенное здание, много экскурсантов ездят еще дальше, чтобы увидеть старинные сооружения. Чем привлекают они людей? Сложное это чувство, но кажется мне, что интересуют людей не только сами сооружения. Конечно, среди них есть великие творения, которые сами приносят радость, но вспомним, сколько самых обычных древних зданий вызывает острое почтительное любопытство. Кажется мне, что все же главное — не сама старинная постройка, а желание за ней увидеть людей, которые возводили ее, жили в ней, выглядывали из этих узких оконец. О чем они думали, кого любили эти люди?
— Что это такое? — снова тормошит меня Мария. — Посмотри, почему такие грубые стены?
— Они из гранита, Мария.
— Ну и что?
— Их выполняли тут, на месте, вручную.
— Ну расскажите, Виктор, вы же строитель. (Мария иногда снова говорит мне «вы».) Как тут все это когда-то было? Только, пожалуйста, не отвечайте уклончиво. Ну, представьте себе. А эти плиты тоже из камня?
— Да.
— И их вручную подымали вверх?
— Это было очень трудно, Мария. Все вручную.
На миг она становится серьезной.
— Скажи, Виктор, вот человечество изобрело машины, технику. Люди избавились от тяжелого унизительного труда. Стали они от этого счастливее? Вот ты, может быть, сейчас как раз стоишь на том месте, где двести лет назад стоял архитектор. Может, он был даже крепостным. Правда?
— Возможно.
— Ты свободен, имеешь машины, проектные институты чертят тебе каждую мелочь, телефоны связывают тебя в любой момент с любым человеком. На твою стройку уже работают многие страны… Ты счастлив, Витя? Почему ты всегда озабочен? Вот посмотри, — она поднялась на носки и коснулась пальцем моего лба, — вот тут у тебя образовалась морщина…
Мы сели на скамейку.
— Расскажи мне, Виктор? — Она требовательно посмотрела на меня. — Расскажи мне! Я знаю, Вика…
— Вика именно сейчас ни при чем.
— Кто же «при чем»? Расскажи!
— Хорошо… Все то, что ты сказала о моей работе, правильно, но, к сожалению, одни машины, заводы, телефоны еще не делают человека счастливым. Я совершил много ошибок, Мария.
— Ну и что же? Тот не делает ошибок, кто не работает.
— Это ерунда, Мария. Ерунда, слышишь?! Эту поговорку придумали плохие работники, чтобы оправдать себя. — Я почувствовал, что сказал слишком резко, и, чтобы смягчить, добавил: — Пожалуйста, «ерунду» не бери на свой смет, это я отвечаю самому себе — уже пробовал так себя утешать…