Строптивая для негодяя
Шрифт:
— Час от часу не легче, — вздыхаю, разворачиваюсь и направляюсь в кабинет к своему шефу.
А за спиной слышу веселые голоса мужчин:
— Юрий!
— Максим!
Интересно, что смешного они нашли в этой ситуации?
— Тогда пошли кодекс учить, пока твоя наставница не вернется. Еще и мне до кучи прилетит. Ее злить нельзя.
Конечно, прилетит, если ты сейчас не заткнешься, друг мой ненаглядный.
Перед дверью в кабинет делаю глубокий вдох, затем выдох, и вхожу.
Василич орет так, что стены трясутся. Вспоминает все
За мое сегодняшнее поведение в зале заседания выносит мне выговор. Правда, пока только в устной форме.
— И то, — усаживается в кресло, выдыхаясь, — потому что судья за тебя просил. Что с тобой, Громова? Я тебя в последнее время не узнаю.
— Стресс, Сергей Васильевич, — отвечаю довольно спокойно, не собираясь ничего объяснять в подробностях.
Если бы я еще сама знала, что говорить. Мыслей много, но как-то в одну полную картинку они никак не хотят складываться.
— Может, тебе отдохнуть? — смотрит на меня исподлобья.
Он всегда так — сначала орет, как ненормальный, а потом жалеет. По крайней мере, меня, так уж, точно.
— Была уважительная причина, поверьте, — мой голос звучит ровно. — Я всё уладила, больше такого не повторится.
— Ладно, — ворчит и машет рукой. — Иди, работай.
— Есть, — улыбаюсь, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и выхожу из кабинета прокурора.
Слава Богу, пронесло.
Два часа разгребаю бумаги на столе. Со своими переживаниями и постоянными мыслями о Пашке совсем запустила рабочий процесс. А он, как известно, не стоит на месте, при этом регулярно дает о себе знать в виде новых дел и бесконечных протоколов.
Макс тихонечко заходит ко мне в кабинет, садится на стул и не пытается со мной заговорить, а только раскрывает уголовный кодекс и внимательно читает. Краем глаза наблюдаю за его сосредоточенной физиономией и усмехаюсь.
От бумажек отрывает звонок Пашки. Сообщает, что уже начало восьмого, и он ждет нас с Максимом внизу. Как же быстро время пролетело, а я даже и не заметила.
Но сама сказала, чтобы приехал вовремя, поэтому часть бумаг забираю с собой, а остальные убираю в сейф. Одеваемся и направляемся к выходу.
— Ты мне скажи, — произносит Паша, обращаясь к брату, когда мы ужинаем в тишине. Слышен лишь звон вилок о тарелки. — Какого хрена ты этому долговязому в глаз бил?
— Балабанов, — укоризненно смотрю на парня, сидящего напротив. — За словами следи.
— А куда надо было бить? — Макс игнорирует меня, глядя удивленно на Пашку.
— Завтра вечером возьму тебя с собой на тренировку, там и объясню, — усмехается мой, так называемый, кавалер, вызывая
Вот это номер, ну, надо же. Неужели решил исправиться и начать уделять мальчику внимание. Под большим секретом еще в первый вечер пребывания здесь Макс поведал мне о том, что Пашка в детстве увлекался волейболом, а сейчас периодически ходит в зал бокса. И мальчик очень расстраивается, потому что этот упрямый баран не хочет брать его с собой.
Максим цветет и пахнет, бесконечно улыбается, быстро доедает ужин и уходит в комнату доучивать уроки.
— Красавец, — смотрю Балабанову прямо в глаза, в надежде, что в моих он прочитает исключительно восторг.
— В прямом или переносном смысле? — на его лице появляется кривая ухмылка.
Вот не может он без своих бесконечных подколок. Ведь прекрасно знает, в каком значении я произнесла это слово. Но обязательно должен съязвить по этому поводу, чтоб ему пусто было.
— В обоих, — назло ему выпаливаю, встаю со стула и двигаюсь в спальню. — Посуду помой, сегодня твоя очередь, — бросаю на ходу.
Сажусь на кровать, раскладывая перед собой бумаги, правда, оставляя дверь открытой. Слышу, как Балабанов ворчит, включает посудомоечную машину (лентяй), и несколько минут его не видно.
Боковым зрением наблюдаю, как Пашка подходит к дивану, пододвигает журнальный столик с ноутбуком, после чего садится и ставит рядом с гаджетом чашку с чаем. Мог и мне предложить, в конце то концов. Хотя бы из вежливости, потому что я, вообще-то, гостья в его доме, а не прислуга или нянька для его брата.
— А мне чай можно? — нагло кричу из спальни и поворачиваюсь лицом к двери.
— У нас рабовладельческий строй отменили, не помню, в каком веке, — ворчит Балабанов, правда, тоже одарив меня своим коронным взглядом “Я тебя съем”.
— Статья сто двадцать семь, пункт два, — кричит Макс из своей комнаты. — До пяти лет лишения свободы можно получить.
— Вот, — Балабанов берет чашку и делает глоток, продолжая на меня пялиться со своего места. — Макс, а за хулиганство много дают? — кричит Пашка громко.
— Статья двести тринадцатая, — прилетает в ответ с соседней комнаты. — Тоже до пяти лет, но можно штрафом отделаться.
— Ну, с моим адвокатом, — снова этот негодяй делает демонстративно глоток чая, ехидно мне улыбаясь, — я точно отделаюсь денежной компенсацией.
— Балабанов, я тебя когда-нибудь придушу, — шиплю довольно громко, вызывая очередную порцию смеха.
— Дарина, — кричит мальчик. — Статья сто пятая, до пятнадцати лет дают. Лучше завтра давай, после того, как он меня с собой на бокс возьмет.
— Вот, — теперь моя очередь ехидничать. — Завтра, так завтра, — и снова утыкаюсь в бумажки.
— Никакой личной жизни, — ворчит Балабанов. — И мужской солидарности, — теперь уже кричит, как я понимаю, адресуя данную фразу Максиму. Но спустя минут пять возникает на пороге моей спальни с чашкой дымящегося чая. — Это спасибо за сегодня.