Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1978-1984

Стругацкие Аркадий и Борис

Важнее всего то, что Стругацкие опрокинули устоявшееся мнение о целях и возможностях научной фантастики, открыв возможности, органически ей присущие, но словно бы забытые другими авторами.

Одно из расхожих мнений: фантастика всего лишь развлекательное чтение. Это совершенно неверно, если говорить о мало-мальски хороших произведениях. Верно другое: фантастические книги, даже слабые, почти всегда интересны.

Второй, противоположный взгляд: НФ двадцатого века слишком серьезна. Она порождена научно-технической революцией, важнейшим социальным фактором наших дней. Фантастика

по своей природе пригодна лишь для изображения прогресса, она служит социальным телескопом — в ее объективах читатель видит стремительно меняющийся лик современности.

Следствие: в щель между развлекательностью и глобальными картинами якобы провалилось изображение человека, личности. Вот что пишет известный литературовед В. С. Муравьев: «Индивидуальность для фантаста — фикция и притом фикция ненужная, несущая опасность третьего измерения…» [156] .

Заметим: это верно, пока речь идет о плохой и даже средней НФ-литературе. Сила оборачивается слабостью: научные, социальные, технические коллизии становятся как бы самостоятельными героями, персонифицируются — и отодвигают в сторону человеческие личности. Действие в фантастике развивается стремительно — оно должно быть интересным — в результате герою некогда чувствовать, ему надо размышлять и действовать…

156

«Science fiction», М.: Прогресс, 1979, с. 15 (А. Зеркалов).

С героями Стругацких этого не происходит никогда. Вернее, не происходит с некоторого момента, когда писатели отыскали секрет фантастического изображения, золотой ключик, утопленный в океане пришельцев, звездолетов, одиноких ученых и мыслящих машин. Открытие оказалось простым — как всё значительное в искусстве: суть дела должна заключаться не в самом действии, а в выборе, перед которым нужно поставить героя. На дорогах сюжета должны постоянно попадаться надписи: «направо пойдешь — коня потеряешь; налево пойдешь…» — и так далее.

Теперь, после открытия Стругацких, стало очевидно, что в фантастической ситуации поиск пути чрезвычайно осложнен по сравнению с обыденностью. Писатель может устроить так, чтобы, например, от выбора между поездкой в автобусе или на трамвае зависела жизнь и смерть героя. Поиск действенного решения — маховое колесо любого фантастического сюжета; беда в том, что героев абсолютного большинства произведений авторы ставят перед простым выбором, не затрагивающим их внутреннего мира, их индивидуальности, их этики.

Стругацкие перенесли выбор в этическую плоскость. Их герои не решают научные проблемы, не выбирают, в сущности, даже между жизнью и смертью, — только между правдой и ложью, долгом и предательством, честью и бесчестием. В «Обитаемом острове» Максим подставляет под выстрелы — в упор — обнаженную грудь, живое тело, не прикрытое даже эфемерной броней одежды. Эту сцену можно считать символом всего творчества Стругацких: долг выше жизни. В «Далекой Радуге» тот же выбор совершает целый коллектив ученых.

Таково открытие Стругацких:

сюжет задается проблемой выбора, а не наоборот, и поэтому стремительное фантастическое действие не проносит читателя мимо простых человеческих чувств, мимо внутреннего мира героев — оно раскрывает души людей, оно само определяется их душевными качествами.

Такая смена приоритетов оказалась необыкновенно продуктивной и привела к неожиданным, я сказал бы даже — к парадоксальным результатам. Индивидуум вышел на передний план, но отнюдь не заслонил собой большой мир, социальную структуру, ибо вместе с человеком на авансцену вышла мысль.

Мысль — постоянная спутница чувства; мышление — обязанность, иначе невозможен верный этический выбор. Безмысленный человек аморален — постоянно повторяют Стругацкие. В их книгах мысль главенствует изначально; вернее, она наравне с чувством задает проблему выбора, а эта проблема часто не находит окончательного решения. Таким образом, читатель вовлекается в творческий процесс, он тоже должен совершить свой выбор, поступать так, словно он столкнулся с самою жизнью.

Этого в прежней НФ не было. Этот поворот — прямое следствие первого открытия, второе открытие. В классической фантастике всё, в том числе и мысль, находится на службе у сюжета — и у героя-детектива, который должен объяснить читателю: что же в конце-то концов происходит в книге.

Сосредоточив внимание на личной этике, писатели не сузили, а расширили свое поле зрения — как бы объединив микроскоп с телескопом. Впрочем, это не удивительно: мышление самих Стругацких всегда диалектично, понятие единства противоположностей им присуще органически, они — писатели-марксисты. Фантастические сюжеты Стругацких — те самые, внутри которых действуют живые личности — непременно социальны. Индивидуальные проблемы вытекают из общечеловеческих, сливаются с ними неразрывно — тоже как в жизни.

Книги Стругацких созданы для повторного чтения. Первый раз они читаются безотрывно и стремительно, настоящая их глубина раскрывается при втором, третьем прочтении — сколько раз достать их с полки, каждый решает сам. Главное — не пытаться постичь всё сразу, как не пытаемся мы мгновенно разобраться в жизненно важном событии, а еще и еще раз возвращаемся к нему и терпеливо его обдумываем.

<…>

1984

4 января в ленинградской ведомственной газете «Светлана» выходит интервью с БНом.

Из: БНС. Жанр, которому подвластно всё

<…>

— Некоторые ученые, литературоведы, сами читатели утверждают, что фантастика «выдохлась», что на сегодняшний день она замкнулась лишь на нескольких проблемах, которые и перепеваются без конца в десятках романов и повестей — описание научно-технических достижений будущего, предсказание возможных контактов с иными цивилизациями и обсуждение возникновения чрезвычайных ситуаций, катастроф и мировых катаклизмов. Словом, мнение о том, что фантастика изживает себя, а еще короче — вымирает, достаточно популярно, в частности, на Западе.