Структура и динамика психического (сборник)

Юнг Карл Густав

726 Таким способом первобытный человек в силу неизвестных ему самому причин считает необходимым удовлетворять требования архетипа. Ему недостаточно простого отделения от родителей – ему требуется наглядная церемония, принимающая форму жертвоприношения тем силам, которые способны удержать молодого человека. Это ясно показывает нам силу архетипа: он заставляет первобытного человека противостоять природе, чтобы не оказаться в ее власти. Пожалуй, это является началом всей культуры, неизбежным следствием сознательности и предоставляемой ею возможности уклоняться от бессознательного закона.

727 Нашему миру эти вещи давно уже стали чуждыми, но вместе с тем природа отнюдь не лишилась своей власти над нами. Единственное, чему мы научились, – это недооценивать ее. Но как только встает вопрос о том, каким образом мы должны противостоять воздействию бессознательных содержаний, мы сразу же оказываемся в затруднительном положении. Ведь для нас уже не может быть и речи о первобытных обрядах – это

было бы искусственным и крайне неэффективным шагом назад. Для этого мы уже слишком критичны и психологичны. Если бы кто-нибудь предложил мне ответить на этот вопрос, то я был бы озадачен. По этому поводу я могу сказать лишь одно: я давно наблюдаю те пути, на которые инстинктивно вступают многие мои пациенты для удовлетворения требований своего бессознательного. Разумеется, я вышел бы далеко за рамки доклада, если бы решил рассказать о своих наблюдениях. Поэтому я вынужден отослать читателя к специальной литературе, где данный вопрос обсуждается подробно¹.

728 Если бы этим докладом мне удалось поспособствовать пониманию того, что в нашей бессознательной душе по-прежнему действуют те силы, которые человек издавна проецировал вовне в образе богов и которым приносил жертвы, я был бы этим весьма доволен. Благодаря такому пониманию нам бы удалось доказать, что разнообразные религиозные учения и убеждения, которые с давних времен играли столь важную роль в истории человечества, не сводятся к произвольным измышлениям и воззрениям отдельных людей, а своим происхождением в большей степени обязаны существованию влиятельных бессознательных сил, которыми нельзя пренебрегать без угрозы нарушения душевного равновесия. Приведенный мною пример материнского комплекса является, конечно, лишь одним из многих случаев. Архетип матери представляет собой частный случай, и к нему можно было бы легко добавить целый ряд других архетипов. Такое множество бессознательных доминант объясняет многообразие религиозных представлений.

729 Все эти факторы по-прежнему действуют в нашей душе, сменились лишь их выражения и оценки, но не их фактическое существование и активность. Тот факт, что теперь мы понимаем их как психические величины, является новой формулировкой, новым выражением, которое, возможно, даже позволит обнаружить пути, на которых может возникнуть новое к ним отношение. Я считаю, что эта возможность весьма значима, поскольку коллективное бессознательное – это отнюдь не темный закуток нашей души, но громадное хранилище сложившегося за бесчисленные миллионы лет опыта предков, отголосок доисторических событий, к которому каждое столетие добавляет несоизмеримо малую сумму вариаций и дифференциации. Поскольку коллективное бессознательное в конечном счете является отпечатком всеобщего процесса развития, запечатленного в структуре мозга и симпатической нервной системы, то в целом оно представляет собой нечто вроде вневременного, так сказать, вечного образа мира, противостоящего нашей сиюминутной сознательной картине мира. Это другой, если угодно, зеркальный мир. Но в отличие от простого зеркального образа, бессознательный образ обладает особой, независимой от сознания энергией, благодаря которой он может оказывать на нас сильнейшие воздействия, которые незаметны снаружи, но оказывают на нас тем более мощное влияние изнутри. Это влияние остается не замеченным теми, кто не подвергает достаточной критике свой сиюминутный образ мира и тем самым остается скрытым от самого себя. Понимание того, что мир имеет не только внешнюю сторону, но и внутреннее содержание, то, что он видим не только снаружи, но постоянно властно действует на нас из самых глубинных и, по-видимому, самых субъективных уголков души – несмотря на то, что оно является древней мудростью, – на мой взгляд, заслуживает того, чтобы быть признанным в качестве нового фактора, формирующего мировоззрение.

730 Аналитическая психология является не мировоззрением, а наукой, и как таковая она поставляет материал или инструменты, с помощью которых человек может построить, ниспровергнуть или же поправить свое мировоззрение. Немало людей сегодня видят в аналитической психологии мировоззренческие черты. Хотелось бы мне быть одним из них, потому что тогда я был бы избавлен от необходимости проводить трудоемкие исследования и от сомнений и смог бы предельно ясно и просто указать путь, ведущий в рай. К сожалению, мы еще очень далеки от этого. Я всего лишь экспериментирую с мировоззрением, пытаясь выяснить, каковы значение и масштабы происходящих сегодня событий. А это экспериментирование в некотором смысле и есть тот самый путь, ибо в конечном счете наше собственное существование – это тоже эксперимент природы, попытка нового синтеза².

731 Наука никогда не является мировоззрением; она всего лишь его инструмент. Воспользуемся мы этим интстументом или нет, зависит от того, каким мировоззрением мы уже обладаем, так как не существует такого человека, у которого не было бы мировоззрения вообще. В крайнем случае он имеет мировоззрение, навязанное ему воспитанием и окружением. Если, например, оно говорит ему, что «высшее счастье детей Земли состоит только в том, чтобы развивать личность», то он

без колебаний ухватится за науку и ее выводы, чтобы, используя их в качестве инструмента, создать мировоззрение и тем самым самого себя. Но если унаследованное им воззрение будет говорить, что наука – это не инструмент, а сама по себе цель, то он будет следовать лозунгу, который за последние примерно сто пятьдесят лет все больше и больше набирал силу и оказался практически определяющим. Время от времени отдельные индивиды отчаянно сопротивлялись этому, поскольку с их точки зрения высший смысл жизни заключается в усовершенствовании человеческой личности, а не в дифференциации технических средств, которая неизбежно ведет к крайне односторонней дифференциации определенной склонности, например познавательной потребности. Если наука является самоцелью, то raison d’etre [106] человека оказывается лишь развитие интеллекта. Если самоцелью является искусство, то единственной ценностью для человека становятся художественные способности, а интеллект отправляется пылиться в чулан. Если самоцелью являются деньги, то науке и искусству остается лишь спокойно уйти со сцены. Никто не может отрицать, что современное сознание почти безнадежно расколото этими самоцелями. Как следствие в человеке развивается только одно какое-то качество и в результате он сам становится инструментом.

106

Смысл существования (франц.).

732 За последние сто пятьдесят лет мы пережили не одну смену мировоззрений – доказательство того, что сама по себе идея мировоззрения была дискредитирована, ведь чем труднее лечить болезнь, тем больше от нее имеется лекарственных средств, а чем больше имеется средств, тем большее недоверие внушает каждое из них. Создается впечатление, что феномен мировоззрения постепенно исчезает.

733 Трудно себе представить, чтобы такой процесс оказался всего лишь случайностью, досадным и бессмысленным заблуждением, ведь нечто само по себе прекрасное и дельное обычно не исчезает из виду в столь жалкой манере. Значит, в нем самом изначально было нечто бесполезное и предосудительное. Поэтому мы должны поставить вопрос: что же не так с мировоззрением?

734 Мне кажется, что фатальная ошибка любого мировоззрения до последнего времени состояла в том, что оно претендовало на то, чтобы считаться объективной истиной, а в конечном счете даже чем-то вроде научного подтверждения этой истины, следствием чего является, например, парадоксальный вывод, что один и тот же Бог должен помогать и немцам, и французам, и англичанам, и туркам, и даже язычникам – коротко говоря, всем против всех. Современное сознание в своем дальнейшем осмыслении явлений мира с содроганием отвернулось от столь чудовищного предположения, предприняв попытку изменить ситуацию, в первую очередь, средствами философии. Но оказалось, что теперь философия стала притязать на то, чтобы считаться объективной истиной. Это ее дискредитировало, и таким образом мы пришли в итоге к различным формам расщепления сознания, приведшего к крайне нежелательным последствиям.

735 Основной ошибкой любого мировоззрения является удивительная склонность считать, что оно сообщает истину о самих вещах, тогда как в действительности оно оперирует всего лишь названиями, которые мы им даем. Будем ли мы спорить в науке о том, соответствует ли название «Нептун» сущности небесного тела и является ли поэтому единственно «правильным» названием? Отнюдь! И это есть причина того, почему наука является более ценной, ибо она знает только рабочие гипотезы. Лишь первобытное сознание верит в «правильные названия». В сказке если гнома назвать настоящим именем, то его можно разорвать на куски. Вождь скрывает свое настоящее имя, а для повседневного употребления принимает общедоступное, чтобы никто не смог его заколдовать. В гробницу египетского фараона клали предметы с написанными и символически изображенными на них истинными именами богов, чтобы он мог одолеть их. Для каббалистов обладание истинным именем Бога означало абсолютную магическую власть. Короче говоря: для первобытного сознания в имени представлена сама вещь. «Его слова – сущее», – гласит древнее изречение о Пта.

736 Любое мировоззрение страдает от этих пережитков бессознательной первобытности. И так же, как астрономии пока ничего не известно о претензиях обитателей Марса по поводу неправильного названия их планеты, так и мы можем спокойно считать, что миру абсолютно все равно, что мы о нем думаем. Но это не значит, что нам нужно перестать о нем думать. Мы же этого не делаем, и наука продолжает существовать как наследница старых, расщепленных мировоззрений. Но кто обнищал при такой «смене власти», так это человек. В рамках мировоззрения старого типа он наивно вложил свою душу в вещи, он мог рассматривать свое лицо как лик мира, видеть себя подобием бога – величие, за которое даже муки ада не казались завышенной ценой. Человек науки же думает не о себе, а только о мире, об объекте: он отмахнулся от себя и пожертвовал свою личность объективному духу. Поэтому и в этическом смысле научный дух стоит выше, чем старое мировоззрение.