Струна (=Полоса невезения)
Шрифт:
— Как, продолжим? — спохватился вдруг Осоргин.
— Конечно! — я даже спорить не стал. Разбег, похоже, только начинался. Тем более, отстаю от собеседника на целую стопку. Неприлично же! Неспортивно!
Хотя и мы не лыком шиты, не лаптем биты. Да наш пед кого хочешь перепьет! Любых моряков… Вот железнодорожников вряд ли. Есть печальный опыт. Как-то в институтские годы случилось у нас соревнование по питию со студентами-путейцами. До сих пор вспоминаю — мороз по коже и голова болит.
— Ну, тогда покатили!
Из-под стола появилась бутылка.
Качество, надежность, авторитет…
В какой еще стране, мог появиться такой вот слоган в рекламе спирта?
— Хорошо, точно дозируем.
Оторвавшись на миг от своей «педагогической поэмы», Юрик внимательно наблюдал за журчащим потоком, струящимся в мой стакан. Ровно половина. Похоже, в этих делах он имел опыт ничуть не меньший, нежели в мореплавании или воспитании.
Не знаю уж, каким он был матросом, но вот учитель… Не каждого назовут дядей Юрой, тем более в присутствии ревизора из Столицы.
— Вот, это тебе на третье, — он приподнял бутылку и потянулся к своему стакану.
Улица меж тем разразилась истошными воплями. Мальчишки будто решили развеять мои сомнения. Здесь они, никуда не делись. Я посмотрел в окно.
Почти стемнело. Десять часов, самое оно. Обычно в это время сгоняют спать. В летних лагерях, интернатах… Но тут, видно, своя специфика. Своя музыка…
Трое пацанов лет двенадцати бежали по главной аллее в сторону КПП. В сумерках их было почти не видно, правда, мне показалось — все трое одеты в одинаковые майки с какими-то буквами на спинах.
— Братцы Лизовы, — не глядя в окно, уверенно сказал Юрик. — Двое близнецов постарше, и младший еще один. Тяжелая семья… за гранью нищеты жили…
— Бомжевали? — деловито уточнил я, вспоминая вонючие мухинские подвалы.
— Представь себе, нет. — Осоргин вгрызся в малосольный огурец. — Даже в школу ходили… Только вот родителям фатально не везло. Вроде и непьющие, и работящие, а всё из рук уплывает. Прямо какая-то полоса невезения, шириною в жизнь. Многодетная семья — а никаких им пособий, никаких квартир… Типа как потеряли их документы… Дом в аварийном состоянии, насчет ремонта и речи нет. Нет фондов, нет речей. Главное, эти родители, — Юрик сделал рукой неопределенный жест, — считали, что все нормально. Типа так всегда, типа подотрись и не кашляй. Вот и представь — у детей была самая натуральная дистрофия, ходили в обносках, мерзли… И, что самое поганое, никто вокруг ничего не замечал.
— Как же на них вышли-то? — спросил я, думая совсем о другом. Мир перед глазами начинал плыть, вращаться, а ведь еще предстояли немалые градусы…
— Как всегда, — ухмыльнулся Осоргин. — То есть случайно. Там еще старший братец есть, на пороге совершеннолетия… короче, подался в бандиты, шестерил… А бандиты по нашей части оказались, крышевали видео с детским порно… Ну и когда оперативный отдел их повязал, стали разбираться… Оно и вскрылось. Короче, младших к нам, а старшего… — Он пожал плечами… — Разные у нас в «Струне» есть места… для слишком запущенных
С озера долетел гул моторки. То ли кто-то катался на ночь глядя, то ли на ночную рыбалку намылился. Над водой звук обманчив, но, кажется, лодка идет далеко. Наверное, вдоль того берега, целиком заросшего камышом.
— Ну, ты будешь спиваться? — послышался из-за спины недовольный голос.
Я повернулся к нему. Мой стакан выжидательно пялился на меня гранями, а осоргинский уже находился в руке, готовый к моментальному потреблению. Я как всегда опаздывал. Педагог…
— Ну, поехали! За Гагарина!
Дзинь! Почему-то я ждал, что тост будет по делу. За Тональность, за Хранителей, за мудрость «Струны». Однако смотритель приюта «Березки» Юрий Осоргин не спешил сыпать пафосом.
Приехали! Ой как хорошо в родной провинции! Так, глядишь, и железнодорожники дрогнут пред нами, скромными разночинцами-грамотеями. В гробу наш достославный альма-матер видел Императорское Инженерное Училище, со всеми его путями сообщения!
Юрка схватил помидор и смачно его укусил. Проглоти он его полностью, я бы не удивился.
— Присоединяйся, — Осоргин поморщился.
— Спешу, — я взял овощ поменьше и отгрыз от него половину. Стало как-то на удивление легко. Захотелось выпорхнуть в окно и полететь-полететь… Вниз.
Рожденный ходить порхать не может. Будь он хоть трижды в Резонансе. Стоп! Костя, тебя уже заносит. Железнодорожникам легче — у них есть рельсы.
А вот ты можешь и заблудиться. Аккуратней.
— Вот так-то лучше! — Юрка водрузил стакан обратно на стол.
Я развалился в кресле и довольно прикрыл глаза. Обстановка комнаты, похоже, осталась еще с доисторических времен: древний диван вдоль стены, антикварный шкаф, да и кресла тоже… И стол…
Хорошо. Нафталином воняет как чем-то родным, тем, без чего немыслим настоящий дом. А ведь эти узкие комнаты дом и есть. Юркин дом, который он любит, лелеет и холит.
— Когда все начиналось, — глухо сказал Осоргин, — они совсем дикие были. Все. Не знали, куда это их привезли. Кто поменьше, по маме плакали. Ты представь — она его вместе с квартирой за пузырь продала, а он плакал. Другие думали зиму тут пережить, а потом обратно «дела делать», — он усмехнулся. — Крутые были. Немерено.
— И не держал бы таких, — заметил я. — Мало, что ли, кого приютить стоит? Миллионы…
— Да, много, — не стал спорить он. — Но и тут были колоритные личности… Заводил я, честно скажу, выгнал и не особо о том жалею.
— Куда выгнал-то? — рот у меня сам собою открылся. — На улицу? Обратно в подвалы?
Юрик скривился так, будто вместо огурца прожевал сейчас как минимум дохлую крысу.
— Ты не беспокойся, такие не пропадут. Это не жертвы… то есть жертвы, конечно, но уже не только и не столько. Мне лично плевать, что им восемнадцать не стукнуло. Дерьмо — оно обратно в конфетку не превратится… как ты над ним ни прыгай, ни воспитывай. Так что погуляют на воле до совершеннолетия, а после — по всей строгости.