Струной натянутая нить, что крепче стали и легче звездной пыли
Шрифт:
Принцу нравилась спина Гримма: изогнутая дугой, блестевшая от выступившего пота и украшенная каплями крови, выступившими из многочисленных проколов и нескольких царапин. Еще больше ему нравился взмокший затылок Гримма, который так и напрашивался на метку. Укус, оставленный им в прошлый раз на плече, оказался простым и уже сошел, не оставив даже следа. В этот раз все будет по-другому. Примерившись поудобнее, Шон вцепился в мокрый загривок, безжалостно прокусывая кожу и наслаждаясь вкусом крови, оттенившей удовольствие. Ник под ним уже просто выл, раздираемый на части болью и удовольствием. Не разжимая клыки,
Пришел в себя Ник лежа на спине, с нависшим сверху Шоном, внимательно разглядывавшим его. Увидев, что его Гримм открыл глаза, тот чарующе улыбнулся во все клыки своего истинного лица.
– Надеюсь, ты хорошо отдохнул?
Прежде, чем Гримм сообразил, к чему этот вопрос, Принц сложил его практически пополам и легко вошел по собственной сперме в хорошо разработанное, скользкое отверстие.
Боль вспыхнула в перегруженном ощущениями теле вспышкой сверхновой, отдавшись даже в кончиках ногтей и волос. С трудом выпустив из плена собственных зубов прокушенную нижнюю губу и сглотнув кровь, Ник практически взмолился.
– Шон, пожалуйста, нет… Больно, хватит!
Вытерев большим пальцем выступившую в уголках рта Ника кровь, Ренард с удовольствием слизнул ее и наклонился ниже, одновременно входя еще глубже.
– Расслабься, мой Гримм. Если ты это сделаешь, тебе будет легче. А если нет… ты сейчас тесный, словно это твой первый раз.
Будто иллюстрируя свои слова, Ренард снова двинул бедрами, задевая сверхчувствительную сейчас простату. Вцепившись скрюченными пальцами в широкие плечи, Ник провел ими вниз, оставляя быстро краснеющие полосы царапин. Захлебываясь стонами на каждое движение и не имея возможности избежать медленных, глубоких толчков, Гримм плавился в том белом мареве боли, что окутывало сейчас его тело и разум.
Неожиданно зажмуренные глаза распахнулись, и в болотно-зеленые глаза Принца уставились черные из-за расширенных почти на всю радужку зрачков, вокруг которых сияла какая-то невозможно синяя кайма.
– Шон… - беспомощно выдохнул Ник, выгибая спину. На этот раз – не чтобы избежать очередного толчка, а чтобы поймать его на полдвижении, быть ближе, прижаться теснее. Белое марево никуда не делось, только теперь оно не выжигало нервы болью, а наполняло тело еще далеким звоном и какой-то медовой тяжестью, от которой подгибались руки и ноги, заходилось сердце и густела кровь. Теперь Ник сам стремился навстречу, пытаясь получить больше, практически ощущая этот медовый привкус на губах, пока тот не пролился откуда-то изнутри, заполняя собой каждую клеточку тела, даря удовольствие, о котором Ник даже не подозревал за все годы своей жизни.
Уткнувшись лбом в шею Ника, Шон переживал судороги собственного оргазма, придавливая всем весом бьющееся под ним тело. Прошло немало времени, прежде, чем Ренард смог приподнять тяжелую голову и окинуть шокированным взглядом темно-зеленых глаз бессознательного Беркхарда и комнату. Нахмурившись,
Отняв руки от лица, Ренард свесился с постели, пошарился в обрывках их с Беркхардом одежды, выудил свой ремень и оцарапал палец об хитрый выступ замка. Прижав палец с каплей крови к ошейнику, он сиплым шепотом произнес:
– Я не хотел этого, Ник. Точнее, хотел, но не так, не таким образом. Завтра нам придется с тобой поговорить, если ты не убьешь меня раньше, но сейчас я дарю тебе свободу и желаю этого всей душой. Я желал тебя, а не безвольную куклу.
Подтянув с пола сброшенное туда еще в начале этой темной ночи одеяло, Шон осторожно лег позади Ника и укрыл их обоих. Если это последние минуты его жизни, он предпочтет провести их, обнимая того, от чьей руки умрет утром.
***
Для Розали и Монро утро наступило куда раньше, чем они планировали. Приехавшие домой к Потрошителю примерно в то время, когда можно было сказать не «поздняя ночь», а «раннее утро», они даже не добрались до постели наверху, рухнули безвольной кучей на диван и натянули на себя один плед на двоих. Невероятные события прошлого дня и ночи вымотали так, что ни о каком смущении никто не вспомнил – быстрее бы примостить голову на горизонтальную поверхность, пока не уснули стоя, как лошади.
И теперь кто-то громко и самоуверенно барабанил в дверь, когда на востоке занялась заря, но солнце еще не показалось.
Ворча и порыкивая, Монро все же сполз с дивана и направился к двери, угрожая все-таки убить одного Гримма, из-за которого у него болит голова, тело, кости, язык и даже волосы.
Сладко спящая под такой аккомпанемент Розали проснулась мгновенно, когда ворчание как ножом отрезало. Спустив ноги на пол, она уже собиралась вскочить, когда в гостиную ворвался нежданный, нежеланный, самоуверенный гость.
– Миссис Беркхард? – сон испарился, как дымок от погасшей спички, снесенный ураганом.
– Где мой сын, Рыжехвост? – тихий голос послал волну мурашек вдоль спины и почти непроизвольный порыв схлынуть. Судя по гримасе, исказившей лицо Эдди, у него была такая же проблема.
– А при чем тут мы? – недовольно пробурчал Потрошитель, демонстративно занимая пространство между Гриммом и Розали. Привыкшие к Нику, и воспринимая его как недотепистого мальчишку, они совсем забыли, почему Гриммы – Страх и Ужас их мира. Келли Беркхард напомнила им это одним своим появлением.
– В доме Ника живут другие люди и я не могу связаться ни с ним, ни с Джульеттой.
Шумно вздохнув, Розали и Монро переглянулись: рассказывать или не рассказывать о случившемся? Если рассказать, неизвестно, какая реакция последует со стороны такой опасной личности. А если не рассказать, то ведь она сама потом узнает и недовольна будет вдвойне. Потерев лицо ладонями, Розали мягким голосом предложила гостье сесть, так как новостей много и не все из них стоит выслушивать стоя. Уверенным кивком отправив Эдди на кухню, Розали приступила к рассказу о событиях, произошедших с момента отъезда миссис Беркхард из города.