Струны
Шрифт:
Звуки и запахи становились все отчетливее — и все привычнее. Агнес Хаббард честно сдержала обещание — временные постояльцы лагеря говорили по-малайски, с отчетливым банзаракским акцентом. Теперь понятно, почему они не спят ночью, это не их часовой пояс. Первый же встречный узнает Элию, а Джетро наверняка уже тут — разводит демагогию, вербует себе сторонников.
Какой же это все-таки ужас — вопли младенцев. Словно рашпилем по нервам. И дети постарше тоже орут как оглашенные. Да сколько же тут детей! И снова гитара.., кто-то поет…
Ну конечно, как же она не узнала этот голос раньше! С радостным криком Элия бросилась
Она мчалась по узким тропинкам между брезентовых загородок и расстеленных матрасов, между спящих людей и людей, сидящих в позе лотоса, между людей разговаривающих и плачущих, между людей, глядящих на нее с удивлением, и людей, кричащих ей что-то вслед. Тропинки сходились, расходились, Элия бежала сложным зигзагом, неизменно приближаясь к источнику звука. Она обогнула объектную пластину с ее каймой из сохнущих пеленок; младенческий рев резал уши, теперь к нему прибавился и запах младенцев. Среди смуглых лиц попадались и бледные — похоже, здесь не одни только банзаракцы.
Вот он!
Хотя видна была только спина, рост не оставлял места для сомнений. Пел он плохо, гитарой владел еще хуже, однако аудитория — рассевшиеся полукругом подростки — не выказывала никаких признаков недовольства.
— Седрик!
Элия бросилась вперед, схватила его, развернула — песня оборвалась на громком нестройном аккорде (дискорде?), — а затем обняла за тощую, жилистую шею и поцеловала. Подростки восторженно завопили.
Он поражение отшатнулся.
Это был Седрик. И покраснел он, как Седрик. Но вот что-то с ростом, Седрик был вроде повыше. И волосы слишком длинные. И нос целый. Семнадцати-наверное-летний подросток, совершенно ошарашенный нахальством незнакомой девицы, бросившейся на него со своими непрошеными поцелуями.
Сатори несколько просчиталось: перед Элией стоял не Седрик, а его генетический двойник.
Глава 23
Кейнсвилл, 11 апреля
Седрик даже и не заметил, как начал клевать носом, а потом его разбудили.
И сколько же это я проспал? Долго, наверное, — вон как шея затекла, не повернуть.
Он встал, пошатнулся и побрел вслед за бабушкой к двери. В тяжелой, как чугун, голове — полная каша. Агнес Хаббард спустилась по трапу уверенной, царственной поступью, Седрик же цеплялся ногами за каждую ступеньку. Бок о бок они направились к центру ангара; разноцветные охранники остались около самолета.
Те двое, прилетевшие на “Боинге”, уже вернулись — надо понимать, из медицинского центра, вывернутые наизнанку. Они тоже шли к центру купола, к четырем стоящим там креслам, их тоже не сопровождал ни один охранник. Три частные армии будут наблюдать переговоры с почтительного расстояния и не услышат ни слова — разве что с помощью микрофонов направленного действия. Доктор Фиш знает дело туго, так что ангар давным-давно нашпигован этими микрофонами, да и в самолете гостей их тоже хватает, можно не сомневаться, но все это — не для рядовых охранников.
— Джулиан Вагнер Гранди, из ЛУКа, — сказала бабушка. — И Ольсен Паращук Чен, спикер Парламента.
— О'кей, — кивнул Седрик. — И я не говорю ни слова.
— Ни слова. Возможно, что тебя даже звать сегодня не Седрик.
Они подошли к креслам. Гости, успевшие уже сесть, не встали и не поздоровались, ограничившись сухими
Скуластое, с, узкими, заплывшими щелочками глаз, блестящими, иссиня-черными волосами и светло-шоколадной кожей, лицо Чена знал, наверное, каждый человек в мире. Трудно остаться спокойным, когда по левую твою руку сидит директор Института, а по правую — спикер Всемирного Парламента, однако Седрик не испытывал и следа почтительной робости, в которую — всего три дня назад — ввергла его встреча с Генеральным Секретарем ООН. То ли он стал относиться к знаменитостям наплевательски, то ли не совсем еще проснулся.
— Мне казалось, что четвертым участником нашей встречи будет Уиллоби Хейстингз.
Голос Чена звучал низко и размеренно, как рокот подземной реки.
— Это — мой внук, Моррис Хаббард.
— А мне казалось, что вашего внука зовут Седрик, — гнусаво пропищал Гранди. Его голову покрывал нежный пушок тонких, мышиного цвета волос, узкие, непомерно длинные пальцы неприятно напоминали щупальца какой-нибудь глубоководной твари. Основатель и бессменный президент ЛУКа выглядел не очень представительно — сутулая невысокая фигура, иссохшая чуть не до полной бесплотности. — Или я запамятовал? — Гранди иронически усмехнулся, обнажив длинные желтые зубы.
— Это был другой мой внук, — бесстрастно сообщила Агнес Хаббард. — Он утерян — фактически погиб — на планете, именуемой “Нил”.
— Идентичные близнецы? — Еще одна желто-зубая усмешка.
— Нечто вроде. Спонтанное деление яйцеклетки при размораживании. Он — точнее говоря, они — зачаты после смерти родителей.
Седрику было холодно. Он изо всех сил боролся с дрожью и очень жалел, что новенькая, ни разу ненадеванная куртка осталась в номере. Бабушкино наглое, беззастенчивое вранье не вызывало у него ни малейшего протеста. Она же совсем не надеется, что кто-то тут ей поверит, так что это и не вранье даже, а что-то совсем другое. Здорово это она, я бы так не смог, только вот имя могла бы придумать получше, а то Моррис какой-то.
— И сколько же у вас, госпожа директор, внуков? — пророкотал Чен.
— Даже и не знаю толком. Я давно их не пересчитывала.
— А! Но, разумеется, свидетельства о рождении в полном порядке.
— Разумеется.
Врет, конечно же, но за бумажками дело не станет, появится необходимость — их подделают в пять минут.
— Ну а нос? — не отставал Гранди. — У Седрика был точно такой же. Должны ли мы понимать, что в момент некой будничной семейной ссоры эти идентичные близнецы проявили абсолютную идентичность реакции и одновременно саданули друг друга в идентичные носы? Ну да, конечно, монозиготным зачатием можно объяснить и не такие чудеса.
Ни Чен, ни бабушка не обратили на эту тираду никакого внимания, в стылом воздухе повисла тишина. И Гранди, и Чен, думал Седрик, прекрасно знают, что я — генетическая копия Хейстингза. Меня и привели-то сюда как олицетворенную угрозу, для шантажа. А может, чтобы вывести их из равновесия, чтобы у них голова кругом пошла. Вот сидят, наверное, сейчас и думают, и как же это я выбрался с Нила, а если это — не я, а какой-то там Моррис, то сколько нас таких заготовлено? Прежде Седрику и в голову не приходило, что он не один, что у Хейстингза могут быть и другие копии. Могут быть, конечно же могут, а тогда уж я — совсем пустое место. Эта мысль повергла его в полное уныние.