Струны
Шрифт:
— А потом из двери вывалился человек.
— Ага. Он был совсем без всего. Лежал, наверное, на койке, а потом его выкинуло. Когда я увидел его, он был уже в полном отрубе — головой, наверное, шваркнулся.
— Так кто это был такой?
— Эйб сказал мне, что Уилкинс, и имя какое-то, только я сразу забыл. Я хотел ему помочь, а Эйб не давал, говорит, что это рискованно, только сами покалечимся, и не спорь, мы же договорились. И тогда мы пошли дальше и добрались до лабораторного модуля. Там швыряло еще хуже, но там стоял второй радар, и Эйб включил его, и мы пристегнулись к операторским
— И вы увидели, как закрылось окно? По телу Элии пробежала волна непроизвольной дрожи.
— Ну, Эйб улыбался всю дорогу, от уха, до уха, и говорил мне, не бери в голову, но все равно ощущение было жуткое. И все случилось считай одновременно. Мы добрались до контакта — сверху так и сверкало голубое сияние, и все эти грибные джунгли были ну вроде как еще кошмарнее при таком свете — и увидели, что пандуса нет. И тут же сияние потухло, окно закрылось. А Эйб щелкнул каким-то переключателем, и сразу же произошла расстыковка.
Элия подняла голову, словно вглядываясь в скрытое темнотой лицо Седрика:
— Расстыковка чего с чем?
— Лабораторный отсек, третий модуль СОРТа. Эйб закрыл переходные люки и отделил нас от остальной машины. И тут же окно снова открылось, и нас подняли краном, только теперь мы оказались в куполе Дэвида Томпсона. В одном месте — в куполе де Сото, на глазах у всех этих репортеров — они симулировали разрыв струны, а в другом, в Томпсоне, тут же ту же самую струну восстановили. К тому времени, как они там сообразили, что нам полный конец, мы уже вернулись.
— А Девлин?
Вот, дошли до самого плохого. Седрику очень не хотелось рассказывать дальше, он чувствовал себя виноватым и вроде как грязным, хотя, если так посмотреть, в чем же он виноват, что же он мог сделать? Да он даже и пробовал как-то вмешаться, просил Фиша открыть окно и вытащить тех, остальных.
— Остальные так там и сидят — и он, и Пандора Экклес, и этот самый Уилкинс, если только он жив. Вернулись только мы с Абелем, в заднем модуле.
Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
— Как же это? Не может быть!
— Может. Плохо это все.
— Но почему?
— Не знаю. Мне не говорят.
На выходе из стерилизационной камеры Седрика и Абеля ждали шесть человек во главе с Фишем — Барни Багшо, ухмыляющийся, как огромная горилла, и разведчик О'Брайен, и еще какие-то незнакомые. В воздухе витал еле уловимый дух удовлетворения, прозвучало несколько довольно вымученных шуточек, но в основном настроение компании было мрачноватое. Да и не мудрено — если Тибр напоминал рай, то Нил — преисподнюю.
— Фиш сказал что-то такое насчет пусть подумают пару дней о своих прегрешениях и ушел. Я же просил их, Элия, даже за Экклес просил. Прямо умолял, только что на колени не бухнулся.
Хуже всего была фраза, которую бросил Багшо. “Ты, Шпрот, — сказал он, — должен радоваться. Ты отомстил за свою Гленду. Эта баба, Экклес, получила по заслугам”.
Седрик рассказывал Элии, стараясь, чтобы было попонятнее, но ему все время казалось, что получается плохо и сбивчиво.
— Но я-то, — добавил он, — никакой радости не чувствую! Не знаю уж почему, только не чувствую. Ну, может, потому, что Гленду
— Ты не виноват, — успокоила его Элия. — Они снова тебя использовали. Ты же ничего не знал.
Утешение помогло, но не слишком. Он же почему согласился влезть в передачу Пандоры? Только потому, что Багшо сказал, что так он отомстит за Гленду. Ну что, спрашивается, стоило упереться рогом и никаких опровержений не давать, пусть бы сами они что хотели, то и делали?
— А Фиш — он что, обещал, что их спасут через следующее окно? — спросила Элия.
— Да не то чтобы так.
Фиш просто хотел, чтобы Седрик не очень возникал, подумал немного, свыкся с мыслью, что так те двое — или трое — на Ниле и останутся. Да конечно же, кто же станет вытаскивать оттуда Экклес? Ну вытащат, и что они ей скажут? “Прости, Пандора, ошибочка небольшая вышла!” — так, что ли? Институт никогда не признается в содеянном. Никаких спасательных экспедиций не будет. И если уж он, Седрик, это сообразил, так Элия поймет все в сто раз быстрее. Она же вон какая ушлая.
— Но почему? Почему их там оставили?
— Ну, вот этот, скажем, Уилкинс, он и есть тот самый шпион — ну, который продал Пандоре диск. Это Фиш так сказал. А еще он сказал, чтобы за этого типа я не беспокоился. Все равно у него почти весь мозг омертвел.
По Элии снова прокатилась волна дрожи; не еле заметная, как в тот раз, а сильная.
— Почему у него мозг омертвел? Что они с ним такое делали, что у него даже мозг омертвел?
— Ничего они с ним не делали. Ну, это тоже Фиш так сказал. Он же электронный наркоман, а тут эта куча денег за ворованный диск — вот он и пошел вразнос, жарился до упора. Передозняк, и с приветом. А еще Фиш сказал, если он вдруг очухается, то свихнется от боли, будет орать и на всех бросаться, ведь у него все нервные окончания выжжены.
Седрик не то что бы совсем в это верил, но очень хотел верить.
— А Девлин?
— О Девлине они или отмалчивались, или наотрез отказывались говорить.
— Он же целился на место твоей бабушки. Теперь Седрик знал про бабушку значительно больше, чем по приезде в Центр, но все равно…
— Но не может же она из-за этого убить человека.
— Надеюсь, что нет, — вздохнула Элия.
— А если бы даже и могла, остается Пандора Экклес, ее-то за что? Сотни, а может и тысячи, людей расхаживают с такими же, как у нее, пересаженными органами или держат эти органы про запас, в холодильнике, или где их там хранят.
— Не знаю, милый, — вздохнула Элия, — ничего я не знаю. И все-таки.., да, ты, пожалуй, прав. К Пандоре у них какие-то большие счеты — ее же намеренно поймали в ловушку. Как и Девлина.
И поймал ее не кто другой, как Седрик Диксон Хаббард. Несколько секунд он молчал, осторожно лаская сказочную, невероятную девушку, пришедшую в его постель в самый глухой час ночи, пришедшую словно из сна. А затем вздрогнул.
— Козел-провокатор. — В голосе Седрика слышалось отчаяние. — Козел, ведущий стадо на бойню.