Студент 2
Шрифт:
— … ну и тут моя надежда на вас, на рабкоров, так сказать. Что такое рабкор, знаешь?
— Рабочий корреспондент, знаю.
В эпоху становления советского общества, в 20–30-е годы высшее руководство придавало огромное значение вовлечению масс в общественную жизнь. Одним из важнейших факторов здесь стало создание института рабочих и сельских корреспондентов. Поощрялось, чтобы самые обычные люди из глубинки, из гущи народной посылали злободневные, заметки в газеты. Хвалебные, критические, проблемные, всякие. Понятно, что власть стремилась этим выстрелом убить двух зайцев: получать правдивую, неприкрашенную информацию с мест, держать, так сказать, руку на пульсе. Это
В общем-то эта система непрофессиональных корреспондентов от станка, сохи, студенческой скамьи никуда не делась, только с годами стала куда более образованной, спокойной и сдержанной, и такого социального запроса уже не имела. Ну а в институте, понятно, участие в ведомственной газете учитывалось в КОА, поэтому с пишущими перьями у Столбова все было в норме.
Он развил мысль: как-нибудь в недалекое время собрать нас, «газетчиков» и обсудить темы и Дня Конституции, и Дня комсомола… Вдохновился, говорил долго, а я все это время кивал, поддакивал и прикидывал, как же лучше повернуть разговор в нужную мне сторону. Ждал, ждал и дождался.
Андрей Степанович, говоря о многом, задел тему войны. Великой Отечественной, разумеется. Я за это и ухватился. По-умному: не сразу, а чуть позже. Через минуту где-то.
— Кстати, Андрей Степаныч! — как бы вспомнил я. — Вот вы говорили про войну. Можно спросить: а вы не думали об этом написать? Может, сюда, — я потряс рукой с «Политехником», — а может, еще куда-то?!
Редактор как-то слишком мудрено усмехнулся:
— Эх, Василий! Ты, как говорится, не в бровь, а в глаз…
И признался: конечно, его давно подмывает написать мемуары. Но…
Тут он прервался. Помолчал, подумал. Похоже, решил, что раз уж сказал «а», то надо и «б» сказать.
— Правды я написать не смогу. Не имею права. А сказки сочинять… это брат, не для меня. Ничего не имею против, когда писатели всякую романтику об этом пишут. Это хорошо для молодежи… ну и вообще. Но я не писатель.
— Не имеете права? — умышленно зацепился я. — Это… секретно?
Он не рассмеялся — это было не в его духе. Но взглянул поощрительно:
— Слушай, Родионов! Вот ты совсем толковый парень, я вижу. Зачем нам в прятки играть? Тебе ведь Музафин сказал, где я во время войны служил?
— Сказал. В особом отделе.
— Управление контрразведки фронта. Будем считать, близко к истине.
Я понимающе покивал:
— Да. Время еще не пришло.
— А я бы по-другому сказал. Хранить вечно!
Я почувствовал, что открыл душевные шлюзы собеседника. Точно угадал, что ему сейчас больше всего хочется бахнуть стопку водки или коньяку, поделиться тем, о чем он молчит много лет, и еще годы и годы должен будет молчать… Но, конечно, несовершеннолетнему пацану об этом он поведать не может. Да собственно, и никому. О коньяке тоже. Самодисциплина
— Андрей Степаныч, — сердечно молвил я. — Меня вот один вопрос донимает… И я не вижу, с кем лучше посоветоваться.
— Советуйся.
— Помните мы в прошлый раз профессора Беззубцева вспоминали?..
— Я все помню.
— Так вот: его при мне и Козлов вспомнил. Николай Савельевич.
— Небось, покрепче вспоминал, чем мы?..
— Это еще мало сказано, — усмехнулся я.
И постарался как можно более сжато поведать об умозрениях Савельича, а именно: о том, что за Беззубцевым может тянуться темный шлейф тайны со времен войны…
По мере того, как я говорил, заметно было нарастание мудрой снисходительности на лице Андрея Степановича. Ясно, что я его не удивил.
Выслушав меня, он сделал такое выражение лица, которое наверняка означало: «Ну, Савельич…» и точно, сказал почти то же самое:
— Ну, Савельич! Штирлиц номер два.
— Вы с ним не согласны?
— Ну… как говорится, в главном он прав. А вот в деталях…
То, что профессор Беззубцев личность сумрачная и при том неуловимая — это, как говорится, аксиома. Что у него имеется некий скелет в шкафу, а может, не один?.. Не то, чтобы общее место, но для неглупого человека нормальный первый ход мысли. А вот куда пойдет второй ход…
Столбов вдруг сказал совершенно по-дружески, как равному, тем самым как бы спрямляя разницу возрастную и служебную:
— Как говорится, бывших контрразведчиков не бывает! Как думаешь, я не интересовался прошлым Беззубцева?
— Ответ понятен!
— Вот. Знаю как, знаю куда…
Андрею Степановичу не составило труда забраться в архивные дебри под грифом «для служебного пользования». И прошлое Беззубцева он прошерстил чуть ли не по дням…
— … ты знаешь, как в контрразведке учили анализировать любой документ?
— Догадываюсь.
— То-то, догадываешься! После этого в любом тексте начинаешь видеть подтекст, что твой Шерлок Холмс…
Я заметил, что Столбов упорно говорит «контрразведка», не употребляя слов СМЕРШ или «особый отдел». Но это так, в порядке иллюстрации.
Короче говоря, прочесав старые бумаги Беззубцева, в том числе военных лет, ровно ничего компрометирующего Степаныч не нашел. Даже намеков никаких, отлично умея читать между строк. Молодой человек прилежно сражался за победу на своем научном фронте. Да, не в окопе с винтовкой, не в танке, не в кабине самолета, не в медсанбате. Но разве бы мы победили без науки, без бешеного самоотверженного труда тысяч ученых, конструкторов, инженеров, рабочих, колхозников?! Тоже вопрос, не требующий ответа. Вот и аспирант Беззубцев учился, трудился, и в 1944 году — оцените! — защитил кандидатскую диссертацию. А в 1945-м получил медаль «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны».
— Так что… — подытожил редактор, слегка разведя руками. — Тут со всех сторон гладко.
«Ладно, — подумал я. — Зато я знаю, где не гладко. Но об этом пока умолчим».
Почему так — на то у меня имелись резоны. И я сказал другое:
— День Конституции, День комсомола, это понятно. А что с Днем машиностроителя?
— А кто его отменял? Готовь материал, жду…
После этой беседы я не сразу пошел в общагу. Прогулялся, размышляя.
Получается, единственная точка, где мы можем ухватить профессора Беззубцева за хобот — его низменная страсть, которую он умеет скрывать от человечества, но которая владеет им. Фиксируем это. А вот как превратить это в результат?! Ну здесь надо будет думать, думать и думать…