Стукач
Шрифт:
Нет. Не в сексуальном плане. А в самом настоящем понимании крепкой мужской дружбы. Был предложен следующий план. Вернер берёт Куклина к себе на работу. Платит ему зарплату, страховку, гарантирует социальные льготы.
Валера в благодарность обеспечивает ему медийную безопасность. Иначе говоря, в средствах массовой информации рвёт на части его оппонентов. На мелкие кусочки! На лоскутки!
В противном случае обещал Вернеру, что покажет общественности его подлинное лицо, сиониста и мафиози.
Но
На предложение Куклина он не ответил. Зато его адвокаты подали исковое заявление в суд. Процесс длился долго. Несколько лет. Валера несколько раз впадал в депрессию и собирался уехать в Колумбию. Угрожал, что покончит жизнь самоубийством.
На какое то время его поместили в клинику для душевнобольных.
Не помогло. Процесс он проиграл. Его обязали выплатить крупный штраф.
В знак протеста Куклин объявил голодовку и начал сбор денежных пожертвований в пользу голодающих писателей.
Голодовка пошла ему на пользу. Он поправился на три килограмма.
При встрече он сказал мне- «Можешь называть меня просто- Мастер. Пребывал в местах не столь отдаленных. Дважды. Причина- злостный диссидент! Профессиональный борец с режимом... Жулики и урки меня уважали. Предлагали корону вора в законе».
На мой взгляд, на вора в законе он был похож также, как я на леди Гамильтон. Об этом я ему и сказал. Он в ответ обронил в мой адрес что-то пренебрежительное.
Кажется он назвал мои рассказы - «говно...»
Я сказал, что набью ему морду. Отношения были испорчены не успев начаться.
Между нами разгорелась война. Велась она методом взаимных оскорблений на литературных форумах. Куклин делал упор на отсутствие у меня литературного образования, солдафонское прошлое, отсутствие судимости. Я крыл его выражениями из офицерского лексикона, делая решающую ставку на рукопашную схватку.
К моим оскорблениям Куклин не подготовился и быстро сдался.
Перед тем как выбросить белый флаг он объявил, что поставит перед Гаагским трибуналом вопрос о признании меня военным преступником за участие в Чеченской войне.
* * *
С тех пор прошло более десяти лет. Мои отношения с литературным обществом сначала охладели, а потом сошли на нет. Причина совсем не в том, что мне разонравились писатели. Или они разочаровались во мне.
Напротив. День ото дня они мне нравились всё больше и больше. Надеюсь, что это чувство было взаимным.
Выражаясь напыщенно, всё это время я творил. То есть работал. Правда, без зарплаты.
Мой сын шутил, -«ты похож на российского президента. Пашешь как краб на галерах, а толку нет. Пишешь, рвёшь, снова пишешь и снова рвёшь».
Слава
Но я не только рвал. Кое- что я складывал в ящик стола. До лучших времён.
Так я написал четыре повести и один роман. Часть из написанного удалось издать. Меня даже приняли в Союз писателей.
Моя мама была права, когда говорила: «Истинный талант всегда пробьет себе дорогу. Рано или поздно состоится. Надо только работать, добиваться… «
Толя Штайгер умер. Остановилось сердце.
Я так и не разбогател, но денег на жизнь хватало. Иногда оставалось даже на какие то поездки по миру.
Меня приглашали. Награждали сувенирными и ненастоящими медалями. Давали какие- то грамоты.
Московская писательская организация в очередной раз пригласила меня для вручения какой-то премии. Сначала ехать не хотелось. С годами мне всё меньше нравилось путешествовать.
Но потом представил, что мне наконец то дадут «Золотое перо» и дрогнул.
Кстати, мои ожидания не оправдались. Мне вручили слоника в каком- то бархатном мешочке и бутылку водки. Но это было потом.
Через два дня мне позвонил Гайгер. Он по прежнему демократично обращался ко мне на ты. Я ему интеллигентно выкал. Мы не виделись с ним лет пять.
—В общем-то, я по делу,— бодрым голосом сказал доктор филологических наук.
Я напрягся. Звонок и вступление не обещали ничего хорошего.
—Весь внимание.
За окном, со стороны спортивной площадки раздавался упругий стук теннисных ракеток.
– Дело в том, что мы готовим подборку статей под названием- «Россия, глазами соотечественников».
—Не понял. При чём здесь я?
Гайгер ответил мне с едва заметным раздражением.
– Россия поднимается с колен. Сейчас там прогрессивный и мыслящий президент. С тоталитарным прошлым покончено. Ты должен помочь нашей Родине, с которой нас многое связывает.
Я начал лихорадочно прикидывать варианты. Отказываться или не отказываться от такой нагрузки. С одной стороны почему бы не помочь Родине? Хоть и бывшей. С другой- на кой хрен мне это нужно?
Прогрессивного президента я знал. Вернее видел. По телевизору.
Когда его спросили, что случилось с подводной лодкой «Курск», он ающе развёл руками.
«Она утонула»!
Победила проклятая врождённая деликатность. Я согласился.
Вернувшись из Москвы я послал Гайгеру свою статью о русских старухах, стоящих в метро на коленях и просящих милостыню. О бомжах на вокзалах. У некоторых из них из низ под глазами были свежие синяки и плакаты- «Меня пытали украинские бандеровцы в Луганске. Подайте на лечение».