Стычка стрелка Шарпа
Шрифт:
— Выступаем на рассвете, — сказал Эру, — Вечером мои ребята растреплют, что наша цель — Авила. Там есть, де, что пограбить. К завтрашней ночи все до последнего гверильясы округи соберутся у авильской дороги.
А Эру тем временем будет далеко, нахлёстывая лошадь на пути к крепости, гарнизон которой полагает себя в абсолютной безопасности.
Удивительно, с какой скоростью распространяются новости в испанской глубинке. Утром по дороге протащилась ведомая стариком пара волов, силу которых использовали для вращения подающего воду из реки в оросительные канавы колеса, а уже к
— Это святое место! — выпалила она.
— Авила? — поднял брови Шарп, — Чем же?
— Святая Тереза жила в Авиле.
— Ну, тогда, конечно.
Ирония в голосе мужа разозлила испанку:
— Что ты в этом можешь понимать, ты, бесчувственная протестантская скотина!
— Я не скотина. Ни протестантская, ни какая-либо другая.
— Ещё хуже, язычник! — она тревожно посмотрела на восток и добавила уже спокойнее, — Я должна ехать туда.
— Останавливать не буду, — сказал Шарп, — Но мне твоя поездка не по душе.
— Тебе какая разница?
— Твои люди — мои часовые. Если сюда принесёт кого-то нелёгкая с юга, они меня предупредят. Далеко от Сан-Мигеля до Авилы?
Тереза дёрнула плечиком:
— Километров семьдесят-восемьдесят.
— И что в Авиле забыли лягушатники?
— Церковное добро, само собой. Там куча богатых монастырей, собор, базилика Святого Винсента…
— Странный момент они выбрали пограбить, не находишь?
Тереза уставилась на Шарпа. Он задавал вопросы, ответы на которые казались ей очевидными, и испанка начала заводиться снова.
— Это же лягушатники, — хмурясь, объяснила она, — отребье, подонки. Послед сатаны, выползающий из-под его хвоста, когда Господь отвращает светлый лик Его.
— Везде попы спрятали церковные богатства. В Авиле нет?
В церквях бесчисленных городов и весей Испании, где довелось побывать Шарпу, всё, что могло приглянуться захватчикам, было загодя снято и надёжно укрыто. Стрелку вспомнилась серебряная алтарная перегородка, слишком громоздкая, чтобы перемещать, а потому выкрашенная извёсткой в надежде на то, что под побелкой враг не распознает драгоценного металла.
— Откуда мне знать? — огрызнулась Тереза.
— Французы не вчера родились, и милые испанские привычки известны им досконально. Почему же они так стремятся в Авилу?
— Ну, и почему?
— Они хотят, чтобы вы думали, что их интересует Авила, а, когда гверильясы стянутся к ней, лягушатники, избавленные от чужих глаз, преспокойненько прошмыгнут куда им нужно. Куда, вот вопрос, будь он проклят.
Шарп чуял, куда. Чуял сердцем, разум же твердил, вторя Харперу: кому и на кой сдался полуразвалившийся форт у чёрта на куличках? Может, просто у капитана нервишки шалят? Или всё же в нём говорил инстинкт, верно хранивший шкуру Шарпа пятнадцать лет?
— Останься, любовь моя, — попросил Шарп, — Поверь, твоим хищникам и здесь найдётся пожива.
Взобравшись на стрелковую ступень выходящей на мост стены, Шарп крикнул:
— Сержант Харпер!
Ирландец высунулся из часовни, вскинул голову и, жмурясь от солнца, отозвался:
— Сэр?
— Выцыгань от
Неслышно поднявшаяся к нему Тереза мягко коснулась зелёного рукава:
— Ты и в самом деле думаешь, что французы придут, Ричард?
— Не думаю, чую. Чую, понимаешь. Ублюдков вышибли через парадное, и у них одна дорога — прокрасться чёрным ходом.
Вскоре Шарпа нашёл пыхтящий и обливающийся потом майор Таббз. Настроен он был воинственно:
— Кто дал вам право перекрывать мост, капитан Шарп? Это общественное…
Шарп оборвал его:
— Будь у меня в достатке пороха, вообще, взорвал бы его ко всем чертям!
Угрюмое лицо стрелка заставило интенданта сбавить тон:
— Французов же, как будто, не видать? — неуверенно произнёс майор и метнул опасливый взгляд на юг.
Всё дышало покоем. Ветерок распушивал маки, волнами колебал спелые хлеба, увязая в кронах олив. Ни дымных столбов на месте подожжённых деревень, ни клубов пыли, взбитой тысячами подошв и копыт. На земле мир, в человеках благоволение.
— Придут, — буркнул Шарп.
— Почему вы не вызовете помощь из Саламанки?
И правда, почему? Вызвать подмогу в случае угрозы форту — прямой долг капитана Шарпа, почему же он не спешил свой долг исполнить? Стыдно признаться, боялся. Инстинкт инстинктом, но что, если чутьё обманывает Шарпа? Полубатальон красных мундиров в сопровождении эскадрона драгун и батареи полевых орудий приволочётся из Саламанки по этой дьявольской жаре, а тревога окажется ложной. И что скажут? Скажут, что капитан Шарп, да, тот, что из рядовых выслужился, — паникёр и перестраховщик.
— Нет необходимости оповещать Саламанку, — твёрдо заявил Таббзу Шарп, — Справимся сами.
— А справитесь? — спросил Таббз недоверчиво.
Шарп окрысился:
— Считаете, у вас выйдет лучше?
Тот испуганно вскинул ладони:
— Что вы, что вы, мой дорогой друг! Я ни в коей мере не пытаюсь ставить под сомнение вашу компетентность! Вы меня неправильно поняли! Нервничаю, вот и болтаю невесть что. Я же не солдат, как вы. Раз вы полагаете, что справитесь, значит, так оно и есть. Я в это верю.
Шарпу тоже очень хотелось в это верить. Но не верилось. А, может, плюнуть на гордость и послать гонца в Саламанку?
— Справимся, — произнёс он с уверенностью, которой на самом деле не испытывал, — Пусть только сунутся.
— Уж лучше бы не совались, — вздохнул Таббз.
И Шарп был с ним согласен.
Три сотни посланных на заклание пехотинцев выполнили предназначение. Гверильясы со всех концов Сьерра-де-Гредос мчали к авильской дороге. Каждый из них готовился костьми лечь, но не пустить проклятых захватчиков к святилищам Авилы, а тут судьба преподнесла им на блюдечке с голубой каёмочкой подарок: французский авангард, по глупости далеко оторвавшийся от своих. Убедившись, что остальная часть отряда, не подозревая о грозящей товарищам опасности, разбила лагерь внизу, на равнине, партизаны ринулись на зажатую скалами пехоту.