Стыд
Шрифт:
А Иски Хараппа всегда и везде первым успеет. Впрочем, смеется тот, кто смеется последним…»
Здесь мне придется прервать семейную сагу. Дуэль между Резой Хайдаром (произведенным в майоры за битву при Ансу) и Искандером Хараппой, начатая (но отнюдь не законченная) из-за пресловутой долины Слез, временно откладывается. Резаку пора возвращаться в город, как-никак война закончилась; Искандера Хараппу ждет свадьба, после которой заклятые враги окажутся родственниками, членами одной семьи.
Скромно потупившись, Рани Хумаюн смотрит на отражение в блестящем браслете: к ней приближается жених, его несут на золотом подносе друзья в тюрбанах. Потом все замелькало, как в калейдоскопе. Под тяжестью украшений невеста рухнула наземь и лишилась чувств, прийти в себя ей помогла беременная Билькис, сама тут же последовавшая примеру подруги. Все родственники по очереди бросали невесте на колени деньги;
— А что это за толстяк? Ну тот, в твоей свите? Под ним даже лошадь просела. Сдается мне, это про него недобрая молва идет. Говорят, он и тебя на дурной путь толкает.
Искандер Хараппа повернулся к ней спиной и закурил сигару.
— Заруби на носу, — услышала Рани, — не тебе выбирать друзей для меня.
Но даже такая реплика не поколебала благодушия Рани. Она еще не отошла от мужниных ласк и, вспомнив, как дрогнул белый жеребец под грузным всадником, как у него разъехались ноги, прыснула со смеху.
— Иски, я только хотела сказать, что стыдно ему должно быть — ишь какое брюхо отрастил.
Омар-Хайаму исполнилось тридцать, он был на пять лет старше Искандера Хараппы и почти на двенадцать — его жены. Как видите, он снова появился в моей скромной повести. Молва хвалит его профессиональные качества и хулит человеческие. Порой о нем отзываются как о настоящем выродке без стыда и совести. Ни то, ни другое ему неведомо, определила молва, точно указывая на существенный пробел в образовании. Но возможно, Омар-Хайам нарочно исключил из употребления столь опасные (даже взрывоопасные) слова, способные вдребезги разбить как мир его воспоминаний, так и сегодняшнюю жизнь.
Рани Хараппа безошибочно угадала своего противника. И сейчас в сто первый раз она содрогалась, вспоминая, как во время свадьбы посыльный передал Искандеру Хараппе телефонограмму о том, что убит премьер-министр. Искандер поднялся, призвал к тишине и объяснил онемевшим от ужаса гостям о случившемся. И тут Омар-Хайам Шакиль заплетающимся языком громогласно заявил:
— И поделом мерзавцу! Ну умер так умер, и нечего ему наш праздник омрачать!
В ту пору все было меньше: городок — по площади, Реза—по чину. Потом оба пошли в рост, причем довольно бестолково — чем больше, тем уродливее они становились. Но поначалу я обрисую, как обстояли дела сразу после раздела страны. Обитатели старинного городка привыкли жить в своем ветхозаветном захолустье, мало-помалу их размывало прибоем времени. И вдруг страшной волной накатила новость о независимости. Им стали внушать, что их древний край — новая страна. Рассудите сами, под силу ли местным жителям вообразить такое. Поэтому в «новой» стране принялись орудовать и впрямь новые люди, пришлые: либо родственники да знакомцы местных, либо вовсе чужаки, хлынувшие на новые земли Господни с востока. Все новое еще не успело пустить корни и было словно перекати-поле. Городок, разумеется, провозгласили столицей, размахнулось строительство, подрядчики отчаянно зажуливали цемент, простых людей находили убитыми (это отнюдь не привилегия премьер-министров). Кровь лилась рекой, бандиты наживали миллиарды — чего и следовало ожидать. Время в этом краю состарилось и заржавело, машину истории давно не пускали в ход и вдруг сразу включили на полную мощность. Лес рубят — щепки летят, всякому понятно. Хотя раздавались и такие голоса: дескать, эту землю завоевали ради Господа, и может ли он допустить
Как бы там ни было, но, захватив долину Слез, Реза Хайдар доказал, сколь могучий приток сил сулят иноземцы, так сказать, новый народ новой страны. Но сколько б сил ни притекло, они не помогли Резе: его первенец родился мертвым, его задушила собственная пуповина.
И вновь (как свидетельствует его бабушка по материнской линии) бравый майор чересчур дал волю слезам. Причем на людях, когда требовалось проявить твердость духа, он ревел белугой. Слезы катились по нафабренным усам, а темные круги под глазами казались нефтяными озерцами. Зато его супруга Билькис не уронила ни слезинки.
— Ну, Резвуша-дорогуша, успокойся. Выше нос! — утешала она мужа. Слова ее звенели, будто подернутые ледком отчаяния. — Ну же, он к нам вернется! У нас еще будет сын!
Бариамма же готова была жаловаться каждому встречному-поперечному:
— Тоже мне, Резак называется! Сам себе прозвище придумал, сам заставил себя в армии так величать. А на деле он — лейка или ведро худое.
Пуповина обмоталась вокруг шеи новорожденного, оказавшись для него висельной петлей (прообраз других виселиц, о которых ниже) или смертоносным шелковым шарфом разбойника-душителя. Так младенец появился на белый свет с непоправимым увечьем, попросту говоря, мертвым.
— Никому Божья воля неведома, — сказала внуку жестокосердная Бариамма. — Наше дело — смиряться и только смиряться. А ты как ребенок, перед бабами ревешь!
Странное дело: казалось, новорожденный, проявив похвальную стойкость духа, преодолел свой вроде бы непоправимый недуг. Не прошло и месяца, а то и недели, как совершенно бездыханный младенец с отличием окончил школу, за ней — колледж, успел проявить отвагу на войне, женился на самой красивой и богатой невесте в городе, занял важный пост в правительстве. Смельчак, красавец, всеобщий любимец — вот каким он был, ну а его ущербность (как-никак мертвенький) представлялась малосущественным недостатком, вроде хромоты или заикания.
Нет, нет, я доподлинно знаю, что малыш в действительности умер, не успев получить даже имени. А жил он, совершал всевозможные подвиги в безутешных сердцах Резы и Билькис. И так зримо представал он перед родителями, что их одолело желание иметь подле себя живое существо, в котором могли бы они исполниться, осуществиться. В спальне сорока жен Реза и Билькис, вдохновленные подвигами своего мертворожденного первенца (которому, однако, не умереть в их душах), не стеснялись своей страсти — они убеждали себя, что вторая беременность восполнит потерю, что Господь (а Реза верил истово) вознаградит их с лихвой, доставив им сына в целости и сохранности, как солидная фирма доставляет товар покупателю. Бариамма, не верившая, что душа может появиться на свет в другом теле, лишь скептически цокала языком: ишь какую заразную философию завезли из страны этих идолопоклонников. Странно, что она ни словом не попрекнула супругов, видно, поняла, что такой необычной фантазией они врачуют свои скорбящие сердца. А ей самой нести ответственность за неизбежные последствия — от семейного долга не уйти, как бы ни был он неприятен. Так что покуда хватит сил, она будет мириться со всеми этими «перевоплощениями». Но ворчать ей пришлось недолго. Мысль о том, что сыночек вот-вот вернется в новом обличье, уже прочно укоренилась.
Много лет спустя подсудимый Искандер Хараппа, серый лицом, точно его заграничный костюм, купленный, когда Иски весил еще раза в два больше, не преминул-таки подпустить шпильку Резе, припомнил ему давнишнее увлечение индуизмом.
— И это наш вождь! Шесть раз на дню совершает намаз! Телевидение его на всю страну показывает! — Сладкозвучный голос Иски изрядно потускнел в тюрьме. — А ведь я помню, как приходилось его отваживать от всяких там перевоплощений и прочей ереси! Тогда он меня просто не слушал, это уж потом у него в привычку вошло плевать на все дружеские советы.
А за порогом суда люди из окружения Хараппы шепотком рассказывали, что воспитывался генерал Хайдар, между прочим, за теперешней границей, то есть во враждебной среде, да к тому же его прабабушка по отцовской линии, как поговаривают, из индусской семьи. Так что философия безбожников у него, можно сказать, в крови.
Верно, Рани с Искандером пытались переубедить чету Хайдар, но упрямая Билькис только крепче сжимала губы. В то время Рани и сама ждала ребенка. Родила она легко, вмиг. Билькис же ни за что не хотела слушать советов подруги по спальне (упрямство у нее тоже вошло в привычку) и, может, оттого-то, несмотря на ночные визиты мужа, так долго не могла зачать.