Стыд
Шрифт:
– Я не знаю, – говорит он и трогает пальцами потертый рукав своего свитера. – На самом деле в основном я чувствую грусть.
Грусть?
Юсефин закипает. Она ненавидит тот факт, что Андреас просто сидит и не понимает, насколько они виноваты в том, что произошло. Или он думает, что это все ее вина? Безжалостные волны на картине вспениваются. Никто в лодке не выживет, если море не успокоится, и трудно не провести параллели с ее собственной жизнью.
Ситуация безнадежна.
Психолог кивает и
– А как вы описываете свои нынешние чувства?
– Я чертовски зла! – шипит она. – На Юлию, на Андреаса и на вас! – кричит она так, что Андреас подскакивает. Он кладет ладонь ей на колено.
– Но больше всего на себя, – шепчет она, и слезы текут по ее щекам. – Я должна была обо всем догадаться.
Юсефин смотрит на картину.
Лодка спокойно покачивается на волнах.
Крилле с Эммой выходят из только что отремонтированной квартиры Софии. Мозг Эммы кипит: София была слишком нервной, когда рассказывала им, где была. Когда, где и с кем.
Ее рассказ создавал алиби и для Фредрика.
– Они покрывают друг друга, – говорит Крилле, когда они возвращаются в полицейский участок.
– Хоть Фредрик и работает на телевидении, плохой из него актер, – отвечает Эмма. – Я полагаю, сначала он искренне беспокоился за Петера. Но потом влюбился в Софию, и, возможно, они стали ближе, когда он начал ее поддерживать. Но ведь между ними лет сто разницы!
– Шестнадцать, если быть точным, – говорит Крилле и хихикает над ней. – У нас с тобой примерно такая же разница, да? Разве было бы странно, если бы мы встречались?
Эмма не знает, что ответить, и ей приходится выглянуть из окна, чтобы вспомнить, о чем она говорила.
– Ну вот, теперь тебе нечего сказать, – говорит он удовлетворенно, притормаживая на красный свет у Слюссена – перед развороченным водопроводом, который вот-вот да рухнет.
– Может ли ревность быть мотивом? – спрашивает Эмма.
В атмосфере квартиры Софии было что-то такое, чего она никак не могла понять. До блеска убранная квартира. Свадебные каталоги, которые теперь сменились брошюрами из похоронного бюро. Близость между Фредриком и Софией.
Ее слезы были неискренними?
Эмма хочет спросить об этом у Крилле, но тот поглощен дорогой.
– Бог ты мой, этот район – сплошная катастрофа. В какой раз они уже реконструируют Слюссен?
– Я не знаю, – говорит она. – Когда становишься старше, такие вещи быстро забываются.
Крилле хохочет.
– По крайней мере, слух тебя пока не подводит.
– Что-что? – шутит она. – Но если серьезно, могли София с Фредриком спланировать все и совершить убийство?
– Зачем им убивать Петера? София могла ведь просто расстаться с ним?
– Это всего лишь догадки.
– У тебя не возникает ощущения, что Петер был психом? – спрашивает Крилле. – Может, мы пока не все о нем знаем. Вероятно, поездка на юг – часть их плана побега?
– Я согласна, что это подозрительно.
– Очевидно,
Эмма пользуется случаем, чтобы позвонить Вестбергу и сообщить об их визите.
– Здравствуйте. София и Фредрик отрицали, что состоят в отношениях, но мы им не верим. Сегодня вечером они вместе улетают в Доминикану.
– Этого недостаточно, чтобы арестовать их, но, возможно, достаточно для ордера на обыск, – говорит Вестберг.
– Мы перепроверим их алиби, как только вернемся в участок, – говорит Эмма. – Жаль, что у Софии было достаточно времени, чтобы замести все следы. У нее в квартире чисто, как в операционной, плюс ДНК Петера, конечно, повсюду, это же его дом. Но поскольку он утонул, это, скорее всего, произошло в озере рядом с местом, где его нашли, а не дома в ванной.
Перед глазами проносится образ Йерки.
– Мы опросили людей по соседству, – говорит Вестберг. – Никто не видел Петера Линда. Это странно. Кто-то должен был заметить его, если он выходил на улицу перед смертью.
– И версия с Йеркой теперь кажется менее подходящей, – добавляет Эмма. – Конечно, он преследовал Петера, но ничего не указывает на то, что он был в Даларне. Вероятно, он был просто несчастным человеком, который покончил с собой.
– Результаты вскрытия уже пришли?
– Пока нет, – говорит Эмма. – Кто живет рядом с местом, где нашли тело?
– Есть там парочка интересных экземпляров – говорит Вестберг. – Рядом с озером в коттедже живут два ремесленника из Польши, на которых при разных обстоятельствах поступали жалобы. Давайте начнем с этого. Я пришлю вам материалы, которые у нас есть, чтобы вы могли взглянуть.
Во рту пересохло, и когда Магнус пытается сглотнуть, в горле режет от жажды. Неужели ему придется пить собственную мочу? Небо сотрясается от раскатов грома, и начинается дождь. Он открывает рот и жадно ловит капли, как птенец, которого мать-птица кормит червями. Тогда ему приходит в голову, что, возможно, было бы лучше, если бы дождя не было, ведь он лишь продлевает его мучения. Никто не услышит его крика о помощи, никто не поможет ему выбраться из этой ямы.
Он умрет здесь, похороненный заживо.
Ничто не длится вечно, он это знает.
И, конечно, он понимает, что натворил. Работа, семья – да, все внезапно оказалось под угрозой. Когда Эния заговорила об их совместном будущем, Магнуса будто толкнули в грудь. До этого момента их отношения были безоблачными. Беспроблемными. Они тайно встречались, а семья ждала его дома. Он думал, что ясно дал понять: именно этого он и хотел.
Пока не понял, что Эния хотела бы иметь детей.
Эния, должно быть, заметила, что Магнус не был готов к этому разговору. Он не мог ни на что решиться, и она это понимала.